– Именно поэтому, – добавил Суэйзи, – мы не могли точно опознать его. Предполагали, что это он, но ни бумажника, ни ключей при нем не оказалось. Мне очень жаль.

Марк закрыл глаза и сказал:

– Мне тоже. – Сам не зная зачем, он коснулся похоронного мешка в районе щиколоток и, похлопав по ним, повторил: – Мне тоже.

Женщина вывела их из холодильного помещения, а детектив проводил до вестибюля.

– И что дальше? – спросил Марк.

– Семья оставила письменные распоряжения. Из их похоронного бюро приедут и заберут тело. Оно будет отправлено часа через два.

– От нас больше ничего не требуется?

– Нет. Спасибо, и примите мои соболезнования.

– Благодарю.

Они нашли Золу в комнате ожиданий, и все трое долго сидели там. Вокруг было тихо и мрачно. Наконец Тодд предложил:

– Пошли отсюда.

Оказавшись на улице, Марк остановился и проговорил:

– Наверное, я должен позвонить мистеру Таннеру.

Весь остаток этого дня и всю среду Тодд и Марк не отходили от Золы. Работать она не могла, и ее уволили из бухгалтерской фирмы. В любом случае работа была временной. Когда Тодд на несколько часов отправился в бар, чтобы отработать свою смену, с Золой остался Марк. Они совершили долгую прогулку по городу, проведя много времени в книжных магазинах, глазея на витрины и иногда заходя в кафе погреться. Когда Марк отправился бессмысленно убивать время в «Несс Скелтон», Тодд повел ее в кино. Друзья не оставляли ее даже ночью, хотя сама Зола уверяла, что она в порядке. Она не была в порядке. Никто из них не был. Они все еще, как сомнамбулы, блуждали в этом кошмаре и нуждались друг в друге.

Студенты – будущие юристы, возвращавшиеся в город после каникул, бурно обсуждали произошедшее с Горди, эти же трое предпочитали избегать подобных разговоров. В четверг вечером полный вагон студентов отправился в Мартинсбург, чтобы присутствовать на похоронах, но Марк, Тодд и Зола решили с ними не ехать. Около часа они провели в студенческой компании, позднее тем же вечером объявившейся в популярном спортбаре. Но когда пиво хлынуло рекой и их однокашники начали провозглашать тосты в память Горди, они ушли.

Марк испытал облегчение, когда стало ясно, что Бренда не позвонит. Ему не хотелось говорить речь на похоронах, а без этого вряд ли можно обойтись. Ни его, ни Тодда не попросили нести гроб, и это тоже было облегчением. Отпевание наверняка окажется ужасным. Все трое хотели держаться подальше от родственников Горди и Бренды и наблюдать за службой издали, если это возможно. Они даже поговаривали о том, чтобы не ездить на отпевание вообще, но это было бы неправильно.

В пятницу Марк и Тодд облачились в свои лучшие костюмы, белые рубашки, подобающие галстуки, кожаные туфли – одежду, предназначенную для собеседований, – и заехали за Золой, которая в длинном черном платье выглядела как модель. До Мартинсбурга они доехали за полтора часа и легко нашли церковь – прелестное краснокирпичное здание со множеством витражей. На ступеньках уже толпился народ. Катафалк стоял у бордюра перед входом. В половине второго они вошли и взяли у привратника программки. На обложке была помещена чудесная фотография их друга. Марк спросил у привратника, как пройти на балкон, и тот указал им на лестницу. Балкон еще пустовал, но они уселись в самом дальнем углу заднего ряда, как можно дальше от кафедры проповедника.

Сидя между друзьями, Зола вытирала щеки платочком.

– Это я во всем виновата, – произнесла она и разрыдалась. Они не ругали ее и не возражали, позволяя выплакать свое горе. Потом будет достаточно времени, чтобы успокоить ее. Марку и Тодду тоже хотелось плакать, но им удавалось сдерживаться.

Церковь была красивая, с обшитыми деревом хорами, которые располагались вверху слева от кафедры и массивного орга́на. На стене за хорами висело изображение распятого Христа. Вдоль обеих стен главного нефа рядами тянулись витражные окна, через которые внутрь проникало много света. Четыре сектора скамей образовывали полукруг, рассеченный посередине центральным проходом. Несколько одетых в траурные костюмы служителей Дома ритуальных услуг торжественно складывали десятки букетов по обе стороны от кафедры проповедника.

Скамьи внизу быстро заполнялись, и вскоре люди потянулись на балкон. Таннеры и Карви жили в Мартинсбурге на протяжении жизни многих поколений, и наплыв людей был ожидаем. Марк подумал о другом сценарии: город якобы узнаёт, что один из его любимых сынов сбежал с африканской мусульманкой, бросив возлюбленную, с которой не расставался с детства, бросив всех, кто знал его, Горди. Это казалось комичным еще несколько дней назад, но только не теперь. Слава богу, что город никогда не узнает о том его намерении. Если бы все пошло как планировалось, через четыре месяца Марк и Тодд стояли бы там, внизу, в качестве шаферов, наблюдая, как Бренда идет по главному проходу. А сейчас они прятались на балконе, отдавая последнюю дань покойному, но стараясь не встретиться ни с кем из его родных.

Органистка заняла свое место за инструментом и тихо заиграла траурную мелодию, идеально подходившую к случаю. Несколько минут спустя из боковой двери один за другим вышли певчие и выстроились на хорах. Было очевидно, что отпевание Горди пройдет по полной программе. Скорбящие все прибывали, и вскоре люди уже стояли вдоль стен. Балкон тоже был забит до отказа, и троица потеснилась, чтобы освободить место пожилой паре. В два часа появился и взошел на кафедру пастор. Согласно программке, это был преподобный Гарри Честер. Он взмахнул обеими руками, и все встали. По центральному проходу на каталке катили гроб, по четверо мужчин с каждой стороны поддерживали концы покрова. За гробом в одиночестве следовала Бренда, с прямой спиной и стоическим выражением лица. За нею шли мистер и миссис Таннер, а дальше – остальные родственники. У Горди были старший брат и сестра-подросток, находившаяся сейчас на грани срыва, и брат поддерживал ее, обнимая за плечи. Когда гроб, милосердно закрытый, установили внизу перед кафедрой и родственники заняли свои места, преподобный Честер сделал знак всем садиться.

Марк взглянул на часы: двенадцать минут третьего. Сколько это продлится?

После долгой молитвы преподобного певчие исполнили четыре куплета поминального гимна. Потом органистка сыграла произведение, мрачнее которого трудно было что-либо вообразить. Когда она закончила, несколько женщин всхлипывали. Встал брат Бренды, подошел к пюпитру, стоявшему возле фортепьяно, и прочел псалом номер двадцать три. После этого Честер вернулся на кафедру и начал свою проповедь. Очевидно, он давно служил в Мартинсбурге, потому что очень хорошо знал Горди. Преподобный вспомнил, как наблюдал за его игрой в футбол и бейсбол, когда Горди был еще ребенком. Не произнося слово «самоубийство», он размышлял о тайне смерти и ее порой загадочных формах. Но все в руках Господа. Ничто не происходит вопреки Его замыслу. И хоть нам остается только гадать о причинах смерти, особенно смерти трагической, Господь знает, что делает. Быть может, когда-нибудь мы поймем, почему Горди совершил это, а может, и никогда не узнаем, но Бог – верховный архитектор жизни и смерти, и наша вера в него не иссякнет вовеки. Честер был настоящим профи, он утешал. Временами его голос слабел – очевидно, он страдал неподдельно. Сознавая невыполнимость своей миссии, он тем не менее храбро произносил слова утешения.