Тауэрский мост, красивый при дневном свете, еще более элегантен ночью; Тауэр-42[26] с зеленой освещенной крышей светится ярко, как огромный полированный изумруд. Люблю этот вид. Люблю Лондон. Раньше я даже не догадывалась, как сильно люблю.

Я оборачиваюсь и ловлю на себе изучающий взгляд Гарри. Он откидывает голову назад и смеется, отмахиваясь от того, что для любого другого могло стать неловкой оплошностью.

– Извини, но я просто… Не знаю. Наверно, не стоит продолжать эту фразу. Я просто. Точка.

Он кивает, будто и сам немного сбит с толку. Будто для него эта встреча – тоже в какой-то степени сбывшаяся мечта.

– Эта фраза мне подходит, – замечаю я. – Возможно, короткая, но я поняла.

– Ты всегда понимала, верно?

Между нами странное чувство, что все это так нормально и в то же время так хрупко. Словно мы оба хотим признать, как это печально, но боимся сказать вслух, чтобы не разрушить очарование.

Некоторое время мы молчим, глядя друг на друга.

– Давай не будем грустить? – предлагаю я. – У меня это не очень хорошо получается.

– Да, не очень, – отзывается Гарри. – Думаю, теперь я это знаю. Могу я сказать всего один раз? Что мне очень, очень грустно.

– Ха! Ну ладно. Но только один раз, – соглашаюсь я. – И если тебе интересно, мне тоже.

Гарри протягивает мне меню напитков.

– Извини, я начал без тебя. Ты готова сделать заказ? Я готов к дозаправке.

– Я выпью свой обычный коктейль, – отвечаю я, хотя, по большому счету, мне все равно. В последнее время я не употребляю алкоголь, но, думаю, довольно странно прийти в коктейль-бар и не выпить. Спиртное для меня теперь на вкус как яд, но, наверно, говорить об этом не стоит.

– Хорошо, – кивает Гарри. И я понимаю, что сказала это так, будто он должен знать мои вкусы.

– Ты помнишь?

– Эй! Сколько раз мы приходили сюда? Ты всегда пила одно и то же.

– Как и ты. Держу пари, это водка с тоником.

– Это обнадеживает, не так ли? – замечает Гарри. – Знать, что некоторые вещи не меняются.

Он делает знак официанту и заказывает мне «Королевский джулеп»[27] и еще одну водку с тоником.

– О, и бутылку воды, – добавляет он, глядя на меня.

Он знает, что я легковес в этом деле. Я ощущаю, как напрягаются мускулы на моем лице, и понимаю, что я, видимо, вся – одна большая страстная улыбка. Я ничего не могу с собой поделать. К счастью, выражение его лица не меняется. Предупредительное, открытое.

Его широко расставленные глаза блестят, как раньше. И все же теперь он выглядит немного по-другому. Не знаю почему. Еще недавно я бы ничего не сказала из вежливости – я бы просто сидела и молча гадала. Но теперь мои приоритеты сместились: больше нет времени сидеть и гадать, поэтому я решаю выяснить.

– Ты выглядишь отлично, Гарри, – ляпаю я, – но что-то в тебе как будто изменилось. Что это?

Прямолинейность, как оказалось, раскрепощает.

– Да? – Он ощупывает свое лицо кончиками пальцев. – В каком смысле изменилось?

– Понятия не имею. В каком-то. Только, пожалуйста, не говори, что ты вколол себе ботокс!

– Я что, похож на парня, который колет ботокс?

«Да!» – думаю я, но отвечаю:

– Нет. – Я еще не настолько храбрая, чтобы говорить все, что я думаю. Потом до меня доходит: – Ты что-то сделал со своими зубами?

– О-о! Мои зубы. – Он проводит языком по сияющей верхней челюсти, словно вдруг вспомнив о ее существовании. – Я поставил виниры.

– Красиво!

– Спасибо.

– Но почему? Я не думала, что ты из таких парней.

Гарри пожимает плечами:

– Если действительно хочешь знать, мне предложила это сделать Мелисса.

– В самом деле?

Я ощущаю, как внутренне ощетиниваюсь при одном упоминании ее имени. Ее сразу стало как будто очень много. И подобная реакция вызывает раздражение у меня самой. На что я только надеялась? На счастливое воссоединение?

– Никогда не думала, что тебя беспокоят зубы.

Гарри замечает, что мой тон изменился, и неловко откидывается на спинку стула, свесив руку.

– Меня – нет. Ее беспокоили.

– А если бы я попросила тебя исправить зубы, ты бы это сделал?

Полегче, зеленый дракон, полегче!

– Зачем? Разве они тебя беспокоили?

– Нет. По правде, мне они нравились. У твоего слегка кривого резца была какая-то индивидуальность.

Гарри смеется:

– Именно поэтому я сейчас с тобой.

– Ну… и еще потому, что я умираю.

Я ощущаю, как он напрягается. Что ж, у меня было три недели, чтобы привыкнуть к такому положению дел.

– Прости меня, дорогая.

– Давай сменим тему. Я не хотела заговаривать об этом… Так где ты был? Я имею в виду твою поездку.

– В Мюнхене, – отвечает он. – Следующая остановка – Милан.

– А мне нравится твоя жизнь.

– А вот сейчас ты на самом деле меня расстраиваешь.

– Я этого не хотела. Просто мне нравится слушать рассказы о приятных вещах.

– Но это, однако, работа. И не настолько уж приятная.

– А как Мелисса?

Гарри едва не подпрыгивает на месте. Но я ничего не могу с собой поделать – мне нужно знать, и я решила спросить, раз уж он все равно расстроился.

Он отбрасывает назад свои волосы.

– Я слышал, она в порядке. Мы больше не вместе. Я думал, ты знаешь.

Теперь моя очередь подпрыгивать.

– Нет, не слышала… Мне очень жаль, Гарри.

– Нет, тебе не жаль.

– Ты прав. Не жаль.

Мы обмениваемся понимающими улыбками, а потом хохочем.

Вот так новость! И что, интересно, она значит?

– Так что же случилось?

– Ничего такого уж эпического, – отвечает Гарри. – Просто чувства сошли на нет. – Он глубоко вздыхает. – Мы не могли бы поговорить о чем-нибудь другом?

– Конечно. Должно быть, это все еще больно?

Он бросает на меня обеспокоенный взгляд.

– Нет. Просто не хочу расстраивать тебя разговорами о ней. Я в курсе, что сказал уже слишком много. Давай скажем так: это был не мой звездный час.