экспедицию в составе восемнадцати человек, после чего написал для Star & Herald (так теперь называлась Panama Star) панегирик на полтора листа, в котором желал участникам удачи, достойной первых поселенцев Дикого Запада, и мужества, достойного конкистадоров, в начале пути к межокеанскому каналу. Я был с ним, сопровождал его. Через полгода отец встречал этих самых поселенцев и конкистадоров, и вновь я сопровождал его: прямо там, в порту, мы узнали, что двое из них умерли от малярии в сельве, двое утонули в открытом море, а дожди сделали некоторые участки суши непроходимыми, так что земли, которые экспедиция должна была исследовать, остались совершенно девственными. Конкистадоры вернулись в Колон обезвоженные, больные и подавленные своим оглушительным провалом, но два дня спустя в газете появилась версия Мигеля Альтамирано:

НЕСОМНЕННЫЙ УСПЕХ ЭКСПЕДИЦИИ УАЙЗА

Начинается долгий путь к Каналу

Французский лейтенант не сумел наметить лучший маршрут для сооружения такого масштаба, но отец написал: «Все сомнения рассеяны». Французский лейтенант не сумел даже определить, лучше строить канал с туннелями и шлюзами или на уровне моря, но отец написал: «Для инженерии в Дарьенской сельве нет больше секретов». И никто ему не возразил. Законы преломления – дело сложное…

Но жизнь кипит повсюду, и в те дни сильнее всего она кипела по другую сторону Атлантики. Сейчас мы переместимся в Марсель. Зачем? Я хочу справедливости ради доказать, что и другие обладают завидной способностью искажать истину (более того: у них лучше получается, и им обеспечена безнаказанность). Я возвращаюсь к Коженёвскому, хоть мне и неловко, и я заранее прошу прощения за то, какой оборот сейчас примет повествование. Кто бы мог подумать, что однажды мое перо коснется столь щекотливых тем? Но деваться некуда. Чувствительные читатели, люди со слабыми желудками, застенчивые дамы и невинные дети: прошу, точнее советую вам, закрыть глаза и зажать уши (иными словами, пропустите следующую главу), потому что речь пойдет не столько о юном Коженёвском как таковом, сколько о самой сокровенной его части.

На дворе март 1877 года, и в городе Марселе анус Коженёвского невыносимо страдает. Будем откровенны или, скорее, научно точны: имеет место абсцесс. Весьма вероятно, что это наиболее документированный анальный абсцесс за всю историю анальных абсцессов, поскольку он фигурирует как минимум в двух письмах юного моряка, двух письмах его друга, одном письме его дяди и одном отчете старшего помощника. В связи с подобным эпистолярным изобилием я не раз задавался неизбежным вопросом: есть ли отсылки к анальному абсцессу в произведениях Джозефа Конрада? Дорогие читатели, вынужден признать: если они там и есть, я их не нашел. Я, разумеется, не разделяю мнения некоего критика (Джордж Галлахер, Illustrated London News, ноябрь 1921 года, страница 199), будто бы этот абсцесс и есть «настоящее сердце тьмы», и не думаю, чтобы в реальной жизни не кто иной, как сам Конрад во время приступа кричал: «Ужас! Ужас!» Так или иначе, ни один другой абсцесс, анальный или иной природы, не повлиял так сильно на жизнь Коженёвского с метафизической точки зрения, как тот, что не давал ему покоя весной 1877 года. Ибо вследствие болезни он вынужден оставаться на суше, пока его парусник «Сент-Антуан» вновь отплывает к Карибскому морю.

В те вынужденно сухопутные дни безутешный и мающийся скукой Коженёвский начинает получать теоретическое образование матроса. Теоретическое оно во многих смыслах, потому что на практике происходит следующее: Коженёвский бродит по Старому порту и общается с людьми сомнительной репутации. Наступает лето, и он старается дополнить свое образование: в бедняцкой комнатенке дома № 18 по рю Сент в промежутках между двумя дозами мази мадам Фарго он берет уроки английского у некоего Генри Гранда, обитателя дома № 22 по той же улице, а в кафе Bodoul в промежутках между двумя рюмками или двумя сигарами берет уроки политики у ностальгирующих монархистов. Анальный абсцесс не мешает ему понять, что сторонники месье Делестана правы: король Испании Альфонсо XIII, ровесник, к слову, нашего польского моряка, – не более чем марионетка в руках безбожников-республиканцев, а единственный законный претендент на испанский престол – это дон Карлос, несчастный преследуемый католик, вынужденный скрываться во Франции. Это всего лишь один способ посмотреть на ситуацию. Другой состоит в том, что Коженёвскому в целом начхать на карлистов, монархию, республику и Испанию, но анальный абсцесс, оставив его на суше, лишил его и ожидаемого жалования…

Коженёвский начинает испытывать финансовые трудности. На что он станет покупать хороший бренди и хорошие сигары, к которым привык в последних плаваниях? И европейская политика подбрасывает ему шанс, которым грех не воспользоваться: с контрабандой винтовок для колумбийских консерваторов все вышло так удачно, что теперь Коженёвский принимает предложение некоего капитана Дютоя. Он дает тысячу франков на оружие для карлистов: несколько дней спустя вложение приносит чистую прибыль в четыреста франков. «Да здравствует дон Карлос! – кричит Коженёвский на марсельских улицах, невольно вторя запальчивому колумбийскому генералу-консерватору. – Смерть республике! Смерть Альфонсо Тринадцатому!» Воодушевленный своими деловыми способностями, он вновь вкладывается в карлистский крестовый поход. Но бизнес политической контрабанды капризен и неустойчив, и на этот раз юный инвестор теряет все. Втирая новую мазь, приготовленную теперь уже подругой мадам Фарго, Коженёвский думает: «Это абсцесс во всем виноват. Да здравствует подруга мадам Фарго! Смерть анальным абсцессам!»

Примерно тогда же он знакомится с Паулой Шомодь, венгерской актрисой, любовницей дона Карлоса, сторонницей возведения его на испанский престол и belle dame sans merci[22]. Паула и вправду красавица, и по возрасту она ближе к контрабандисту, чем к претенденту на корону, и в жизни Коженёвского случается то, что обычно случается в романтических книжках: между ищущим себя юношей и ищущей приключений любовницей дона Карлоса завязывается роман. Они тайно и часто встречаются в портовых номерах. Дабы не быть узнанной, Паула накидывает капюшон в лучших традициях миледи Винтер, а Коженёвский приходит и уходит через окно, превратившись в завсегдатая марсельских крыш… Но рай тайной любви не вечен (таковы законы романтики). На сцене появляется Джон Янг Мэйсон Кей Блант, американский авантюрист, который разбогател в Панаме во времена золотой лихорадки, когда железной дороги еще не было и он перевозил золотоискателей с одного края Перешейка на другой. Блант – кто бы мог подумать! – начинает интересоваться венгеркой. Он не дает ей проходу, преследует совершенно водевильным образом (вот она прижимается спиной к стене, а он стоит, заключив ее в железную ограду своих рук и шепчет на ухо непристойности с рыбным душком). Но донья Паула женщина добродетельная, и ее религия позволяет ей иметь только одного любовника, так