— Теперь я начинаю понимать ваши трудности, — добрым голосом промолвил герцог, — но мне по-прежнему не понятно, почему граф пригласил вас жить с его семьей.

Девушка смущенно опустила глаза:

— Я… я боюсь, что вам представили меня не под той фамилией…

— Хотите сказать — вы не Бенард?

— Д-да.

— Тогда как же вас зовут по-настоящему?

— Моим… моим отцом был… сэр Ричард Хиллингтон.

Герцог вздрогнул:

— Хиллингтон? Не может быть!

— Это правда. Мы приехали… в Париж, потому что моей маме оставила этот прелестный дом ее мать… которая была графиней де Шабрилен.

Герцог шумно вздохнул:

— Как вы могли совершить такую глупость? Оставаться здесь одной после смерти отца, да еще и поддаться на уговоры сыграть роль невесты моего брата!

Ева ничего не ответила, и герцог сказал:

— Вам следует вернуться в Англию. У вас же есть там родственники?

— Да, много. Но мне… тяжело с ними… ведь на самом деле они никогда… не одобряли маму… Во всяком случае, не больше, чем Шабрилены… одобряли папу, когда она… сбежала с ним.

— Теперь я припоминаю: кто-то мне рассказывал, что ваш отец, которого я часто встречал на скачках, в молодости вызвал массу пересудов.

— Папа и мама сбежали, когда она должна была выйти замуж за француза, которого выбрали для нее Шабрилены… — пояснила девушка.

— Это был очень храбрый поступок, — заметил герцог.

Ева стиснула руки.

— Спасибо, что вы так сказали… Мама была очень… очень счастлива с папой… хотя всегда огорчалась, что ее семья не общается с ней…

— А теперь вы собираетесь жить с ними! — задумчиво проговорил герцог. — И вы думаете, это сделает вас счастливой?

— Они очень, очень добры, а их замок — самое красивое место, что я когда-либо видела!

— Л тоже так думаю, — согласился герцог, — но только я предпочитаю свой собственный дом.

— Он такой впечатляющий?

— Очень впечатляющий! Тут за дверью что-то упало. Девушка вздрогнула, и в ее глаза снова вернулся ужас.

— Т-там… кто-то есть! — пролепетала она. — Бы… вы не думаете?..

— Предоставьте это мне, — сказал герцог, вставая с дивана.

Выйдя из салона, англичанин закрыл за собой дверь, и Ева услышала, как он с кем-то разговаривает, хотя слов не разобрала.

Вновь охваченная страхом, девушка вдруг совсем ослабела.

Ее руки снова тряслись, и она снова вспомнила твердые губы маркиза на своей щеке.

Ева чувствовала тогда в отчаянии, что, если они завладеют ее ртом, этот ужасный человек втянет ее во что-то грязное, во что-то позорное, от чего она не сможет спастись.

» Я ненавижу его!«— подумала девушка.

Герцога все не было, и Еву вдруг охватил озноб: что, если ее спаситель оставил ее?

Если он уйдет, а маркиз вернется, она не сможет защитить себя и окажется полностью в его власти.

Девушке захотелось побежать наверх и запереться в спальне, но не хватило сил даже встать с дивана. Все, что она могла, — это откинуться на подушки и закрыть глаза.

Голова кружилась, и Еве казалось, будто она падает в бездонную яму.

Тем временем герцог вернулся в комнату.

Подойдя к дивану, он посмотрел на девушку, а потом негромко сказал:

— Все в порядке! Это был только ваш слуга. Я велел ему никого не впускать.

Ева не ответила, и герцог вдруг понял, что она на грани обморока.

— Послушайте меня, Ева, — мягко проговорил он.

Девушка с усилием открыла глаза.

— Сейчас я отнесу вас наверх, и хочу, чтобы вы поспали. А позже, в восемь часов, я заеду за вами и отвезу вас в ресторан поужинать.

Ева слабо улыбнулась ему, и герцог поднял ее на руки.

Медленно взойдя по лестнице, он обратился к девушке:

— Бы должны показать мне, где ваша спальня.

Не в силах говорить, Ева только слабо повела рукой на ближайшую дверь.

Кое-как открыв ее, герцог внес девушку в большую комнату, которая явно служила спальней ее бабушке.

Как и салон, она отличалась элегантным убранством. На каминной полке стояли миниатюры де Шабриленов, а на стене висел портрет графини в молодости. Герцог сразу заметил сходство с Евой в форме и цвете глаз.

Он бережно опустил девушку на кровать и, решив, что вряд ли она станет раздеваться, укрыл ей ноги атласным покрывалом.

— Теперь спите. Я скажу слугам разбудить вас в семь часов.

Ева что-то прошептала и закрыла глаза.

Поняв ее шепот как согласие, герцог еще долго стоял, глядя на ее длинные ресницы, такие темные на фоне бледных щек, и прислушивался к ее легкому дыханию. Девушка заснула.

Это был сон полнейшего изнеможения.

Такое случается с людьми после битвы или в море после свирепого шторма: от пережитого потрясения они спят крепко, без сновидений.

Герцог подошел к окну и приспустил штору, чтобы солнце не мешало девушке.

Последний раз взглянув на Еву, англичанин вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Слуг он нашел на кухне. При его появлении Анри и Мария почтительно встали.

Герцог ясно и четко отдал им распоряжения, чтобы не возникло никаких недоразумений.

Оставив на столе два золотых луидора, он направился к выходу, и Анри, открывая ему переднюю дверь, рассыпался в благодарностях.

— Mersi beaucoup, monsieur, mersi! — повторил он несколько раз.

— Ну, вы поняли? — спросил маркиз на чистейшем французском. — Никому, кроме меня, не разрешается входить в дом.

— Да, да, мсье, все будет исполнено, как вы приказали, — ответил Анри.

Герцог сел в ждущий его фаэтон, но поехал вовсе не к дому возле Булонского леса, а на улицу Офмон.

Он услышал от Евы такую запутанную историю, что она казалась невероятной.

Герцог хотел получить подтверждение всему, что рассказала девушка, и единственным человеком, знающим правду, была Леонида Лебланк.

Когда англичанин прибыл к куртизанке, слуга сообщил ему, что она только что вернулась домой и сейчас одна в салоне.

— Доложите обо мне! — приказал герцог, называя свое имя.

Увидев сейчас Леониду, Ева подумала бы, что она выглядит еще причудливее и театральнее, чем всегда.

Ее платье — явно творение Фредерика Уорта — было малиновым. Юбка на турнюре состояла из множества оборок, украшенных бархатом, кружевом и шелковыми цветами. На шее куртизанки мерцали нити жемчуга, стоившего, как подумал герцог, бешеные деньги, а на жемчужных серьгах сверкали бриллиантовые подвески размером с оливки.