Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выгоняли из автобуса бомжа,
Привязавшись, что одежда несвежа.
Ну подумаешь, великая беда!
Это ж кризис гуманизма, господа!
«Господа» – литературный оборот,
Часто видно ли в автобусах господ?
Понавешали Распятого на грудь,
А сами, суки, так и ждут, кого б распнуть…
– Это чего? – спросил Глеб.
– Песня, – небрежно пояснил Фендель. – Миши Никольского. Меня с ним Натаха Ячменева познакомила. – И Фендель снова запел:
Эка невидаль, сопля на бороде.
Может, в прошлом он ученый, или где,
Может, кинула жена – ушла с другой.
Сердце нежное разбилось – и в запой!
Жизнь опасна, как гадюка под ковром.
За обломом неудача – вновь облом.
Но согражданам дубиной не вдолбить,
Что такое ненавидеть и любить.
Фендель замолчал. Посидел немного молча, задумчиво глядя на книжные полки, потом вдруг спросил:
– Орлуш?
– Чего? – отозвался Глеб.
– Как думаешь, в чем смысл жизни?
Глеб на секунду оцепенел, потом стряхнул с сигареты пепел и усмехнулся.
– Ни фига себе вопрос. А ты сам-то как думаешь?
– Я думаю, что смысл жизни – в человеколюбии.
Глеб присвистнул.
– Ну, ты загнул. Это тебе песенка про бомжа навеяла?
– Угу.
– Ну и зря. От бомжей действительно воняет.
– И что? Их запах – это запах святости. Думаешь, святые старцы часто мылись? Хрен-то. Это тебе не древние греки или римляне. Христиане все время думали о своей душе. А на мысли о бренном теле у них не оставалось времени.
Глеб поморщился. Разговоры о смысле жизни всегда вызывали у него раздражение.
– Фендель, завязывай с этим депрессняком. По-моему, тебе пора восполнить недостачу алкоголя в крови.
Яша вздохнул:
– Сам знаю. Пойдем сегодня в «Воблу»? Посмотрим бокс, попьем пивка. Только чтоб без баб, суровой мужской компанией.
– Я только «за», – сказал Глеб. Он швырнул окурок в кофейную чашку, и в этот миг Яшка Фендель вдруг хрипло проговорил:
– Орлуш… Что со мной?..
Глеб обернулся, и лицо его вытянулось от изумления. С Яшкой Фенделем происходили жуткие метаморфозы. Руки и ноги его стали вытягиваться, превращаясь в длинные паучьи лапы, а рот искривился и вдруг резко расползся в стороны, словно уголки его губ лопнули и разошлись «по шву».
А в следующее мгновение Фендель повалился на пол, быстро перевернулся со спины на живот, оперся длинными руками и ногами в пол и приподнял над полом толстое паучье брюхо.
– Яшка… – изумленно выдохнул Глеб.
Фендель отвратительно рассмеялся и вдруг побежал к Глебу, быстро перебирая паучьими лапами по полу.
Не успел Глеб понять, что происходит, как Фендель уже оказался рядом. Взмыв в воздух, он прыгнул Глебу на грудь и впился ему в лицо зловонными, острыми, как крючки, зубами.
Глеб закричал от ужаса – и проснулся.
Тихо потрескивали люминесцентные лампы. Включились автоматически. Значит, уже утро. Глеб вздохнул и огляделся. Никакого Фенделя тут, конечно же, не было. Яшка Фендель погиб пять лет назад вместе с шестью миллиардами других людей. Погиб, не успев мутировать. Земля ему будет пухом.
Рядом с Глебом, свернувшись калачиком, тихо посапывала во сне Катя Королькова. Глеб выпростал из-под одеяла руку и провел пятернею по лицу, словно опасался нащупать на нем следы от зубов человека-паука. Но лицо, если не считать трехдневной щетины, было совершенно чистым.
«Слава богу», – с облегчением подумал Глеб.
Он отбросил край одеяла и тихонько, стараясь не скрипнуть пружинами, поднялся с кровати. Оглянулся через плечо на Катю. Она спала, отвернувшись лицом к стене, и Глеб видел только ее голое плечо и затылок. Длинные каштановые волосы Кати разметались по подушке.
Глеб улыбнулся. Какое это все-таки счастье, что он нашел ее и что она жива. Хотя… скорее эта сама Катя разыскала его в Пепельном городе. Глеб отвернулся и стал тихо одеваться.
Одевшись, Первоход вышел в соседнюю комнату и плотно притворил за собою дверь. Потом подошел к окну, отодвинул засов и распахнул железный щит, закрывающий окно изнутри. Осторожно выглянул на улицу. Небо было тяжелым и серым. Последние два месяца Глеб почти не пользовался респиратором. Воздух был вполне пригоден для дыхания. Вспомнив об этом, Глеб, как всегда, испытал тихую радость.
С высоты пятого этажа он увидел привычный пейзаж: десятки брошенных машин, кирпичные и бетонные коробки домов с черными дырами окон. В некоторых окнах все еще поблескивали стекла. Большинство машин настолько проржавели, что превратились в бесформенную рухлядь.
Полотно Дмитровского шоссе и тротуары давно затянулись лишайником, мхом и клевером, на которых позже выросли высокие травы и чахлые березы. Само шоссе стало миграционным путем для медведей и волков. Контролируемой среде давно пришел конец.
По ту сторону шоссе Глеб разглядел трех псов-мутантов, грызущих что-то отвратительно красное. Глеб поморщился и отвернулся от окна. Затем неторопливо подошел к шкафу. Открыл створки и уставился на развешанное на вбитых гвоздях оружие.
Достав из шкафа пятнадцатизарядную «беретту», Глеб сунул ее за ремень, после чего распихал по карманам плаща запасные обоймы, а на плечо повесил «АКМ» с полным рожком. Подумал и добавил к своему арсеналу еще один рожок.
Он уже направился к входной двери, когда вдруг вспомнил, что обещал разбудить Катю перед уходом. Он улыбнулся и направился к спальне.
Катя крепко спала. Глеб подошел, положил руку на ее голое плечо, легонько тряхнул и позвал:
– Кать!
Она не проснулась.
– Катюш! – Он тряхнул чуть сильнее.
Глебу вдруг показалось, что плечо, на которое он положил руку, слишком холодное. Мгновенно пропотев, Глеб быстро перевернул Катю и, вскрикнув, отступил от кровати.
Грудь и живот Кати были разорваны, и из кровавой дыры вместе с внутренностями торчали отвратительные паучьи лапы. Лапы зашевелились. Череп Кати хрустнул, и из ушей ее вылезли такие же паучьи лапы. Катя открыла глаза и стала поднимать голову с подушки.
– Нет… – прохрипел Глеб. – Нет… Только не ты!
В это мгновение Катя с невероятной скоростью вскочила на четвереньки, раскрыла рот и яростно зашипела на Глеба. Во рту ее задрожал длинный, черный язык, усыпанный шипами.
Глеб выхватил из-за пояса пистолет, быстро приставил к Катиной голове и нажал на спуск.
* * *
– Не-ет!