Нашего Аймерика все это утешило. Он стал относиться ко мне более благодушно. Не доброжелательно, а именно благодушно. Как у людей такого рода наверняка принято вести себя с прислугой. Мне было наплевать. Я старалась оставаться незаметной и как можно меньше напрягать Франка. А вообще, я думаю, меня это устраивало… Из-за преследовавшей меня необходимости все время обороняться… Впервые в жизни я больше не пугалась собственной тени, слишком быстро оборачиваясь назад, не вздрагивала, услышав шаги за спиной.

Я наслаждалась.

Во второй половине дня я обычно таскалась в большой торговый центр, находившийся за автострадой, ходила туда пешком, придерживаясь автобусного маршрута, чтобы не сбиться с пути. Я шлялась по магазинчикам, строила из себя эдакую капризную буржуазную телочку, которая с радостью расплатится кредиткой своего парня, вот только никак не может решить, чего бы такого ей прикупить, и от нечего делать донимала скучающих, как и я, продавщиц. Некоторые из них меня возненавидели, другие отыгрывались, делясь всеми подробностями собственной жизни.

Я никогда ничего не покупала, но однажды сходила там в парикмахерскую.

Девочка, мывшая мне голову, спросила, нанести ли мне дополнительно бальзам. Я хотела было отказаться, но в итоге согласно кивнула. В конце концов, пусть даже об этом никто и не догадывался, но это все-таки был мой день рождения…

Потом было Рождество, за ним – Новый год, и их я тоже провела одна. Я поклялась Франку, что подружилась с одной из кассирш в супермаркете – да знаешь ты ее, точно, ну такая блондинка, которая все время ругается, – ну а поскольку она в разводе, то она якобы и пригласила меня праздновать к себе, чтоб ее детям было не скучно. Я так убедительно все это рассказывала и даже купила игрушек, что Франк поверил мне и спокойно уехал.

Вот такой я сделала ему подарок.

Мне в любом случае было все равно.

Рождественская сказка?

Ну да… Уф… Как бы это сказать?

* * *

Единственное, что начинало меня напрягать, это спиртное.

Проводя в одиночестве дни напролет, я понемногу пристрастилась к алкоголю.

Скука, изоляция, чужой город, короче говоря, под предлогом того, что от работы по дому у меня пересыхает во рту, да и труд мой заслуживает вознаграждения, я подсела на пиво.

Я спускалась в турецкую лавку, находившуюся внизу нашего дома, и покупала себе маленькую банку пива.

Потом большую.

Потом стала брать упаковками.

Как алкаши.

Как бомжи.

Как моя мачеха.

Печальное зрелище.

Очень-очень печальное…

Потому что я все прекрасно осознавала… Я видела себя со стороны…

Да. Я видела, что я делаю.

И каждый раз, когда я вскрывала новую банку – пш-ш-ш-ик! – я видела, как исчезает какая-то частица меня…

И сколько бы я себе ни говорила, как все мы любим: это всего лишь пиво, это всего лишь жажда, завтра я точно не буду столько пить, с завтрашнего дня я вообще завяжу, да и вообще могу завязать в любой момент, и все прочее – я прекрасно знала, что происходит.

Точно знала.

Ведь именно такое образование я получила…

С каждым лишним глотком ощущая надвигающуюся катастрофу… Чертова наследственность… Моя голова, мои руки, ноги, сердце, нервы, все это тело, доставшееся мне, словно губка, пропитанным насквозь…

Ну и как же действует алкоголь на маленькую провинциалку, которой нечем заняться, которая чувствует себя потерянной среди всех этих машин?

Он возвращает ее к корням…

Она начинает подворовывать в магазинах торгового центра, чтоб оплачивать свою выпивку не из тех денег, что получает на хозяйство.

Ее вычисляют охранники и парни из службы безопасности.

Это вынуждает ее отдаваться им за гроши, чтобы они к ней не цеплялись.

Это вынуждает ее отдаваться им за гроши не только, чтоб они к ней не цеплялись, но и чтобы им понравиться…

Все это создает ей определенную репутацию.

Она тусуется с этими магазинными ковбоями в униформе, которые, чувствуя за собою власть, силу в своих руках, уверены и в своих преимуществах ниже пояса.

У нее появляются приятели.

Понятно, какого рода…

Просто парни, относящиеся к ней чуть теплее, чем те двое, которых она кормит по вечерам ужином и которые все остальное время проводят, уткнувшись носом в свои учебники…

Просто парни, помогающие ей забыть непроницаемую маску на лице Франка Мюллера, который снова закрылся наглухо, настолько ему не нравилось то, что он изучал, не смея ослушаться отца, который нравился ему еще меньше.

Парни, с которыми она развлекается, не чувствуя себя самой глупой за столом…

Ее платья и юбки становятся короче.

Значительно короче.

И ярче.

В общем, она у нас опять становится шлюхой…

Однажды после обеда, когда я направлялась на встречу с моими новыми друзьями, уже на лестнице я столкнулась с Франком.

Черт, должно быть, я плохо разобралась в его новом расписании…

На мне была мини-юбка, едва прикрывавшая лобок, стыренные сапоги разных размеров (продавцы напутали с противокражными метками), в руках я держала сумку, фальшивый «Виттон», которую тут же и выставила между нами, как щит.

Не знаю, почему я это сделала. А он, он ведь даже ничего плохого мне не сказал… Наоборот.

– Ну и дела, малышка Билл! Слушай, на улице холод собачий! Тебе не стоит так выходить – промерзнешь до смерти!

Я тогда брякнула ему в ответ какую-то глупость, лишь бы отвязаться от его доброжелательности, которая была мне сейчас совсем некстати, но пару часов спустя, когда я стоя трахалась с ушедшим на перерыв охранником, закрывшись с ним в подсобке для мусорных бачков, прижатая к рулонам бумажных полотенец, мне вспомнился голос Франка, и его мягкость, так резонировавшая здесь, добила меня окончательно.

Охранник тот был хороший, мы с ним развлекались, проблема была не в нем, просто я не могла больше продолжать в том же духе.

Я не могла. Я слишком хорошо знала, куда ведет этот путь… И чем он заканчивается.

В таких случаях хорошо, когда рядом мама… Злобная мать с вытаращенными глазами, или добрая, которая поможет тебе поставить на место швабры и рулоны полотенец, а потом подтолкнет к выходу.

Я думала об этом по дороге домой. Что я сама должна стать для себя матерью. Хотя бы на один день. Что я должна сделать для себя то, что сделала бы для своей дочери. Пусть и невыносимой плаксы. Пусть даже Майкл тем временем от нее отказался.