Эмили по его ехидной интонации почувствовала неладное. Она нехотя поплелась вслед за супругом по облицованной деревянными стенными панелями галерее; половицы уютно поскрипывали у нее под ногами.

Через минуту она оказалась во внушительном кабинете, обставленном старинной мебелью. Антон указал ей на большой кожаный диван и сказал:

— Садись.

Сам же расположился за массивным деревянным столом и извлек из кармана маленький ключик, повернул его в замочке стола и достал что-то из ящика.

— Читай, — велел он, протянув Эмили через стол пухлый конверт.

Эмили уже догадалась, что ее ждет, и, немного оробев, выдержала паузу. Руки ее слегка дрожали.

Антон нетерпеливо тряхнул конвертом, как бы подгоняя ее. Он по-своему расценил выражение ее лица и нахально усмехнулся.

— Ты, кажется, имела дерзость считать меня клеветником, оговаривающим твоего безвинного отца. Мне интересно будет знать, что ты скажешь об этом свидетельстве.

Эмили встала, медленно подошла к столу и взяла конверт. В правом верхнем углу она увидела погашенные почтовые марки с профилем королевы, в стороне от которых значился адрес их кенсингтонской резиденции. Эмили отступила на несколько шагов назад и, не отрывая взгляда от конверта, опустилась на диван.

Аккуратно и неторопливо, стараясь не упустить ни одной мелочи, она развернула письмо и углубилась в чтение со всей свойственной ей исследовательской обстоятельностью.

Через несколько минут она отложила письмо и сухо проговорила:

— Весьма интересный документ. — И вежливо улыбнулась. — Надеюсь, ты не станешь возражать, если я тщательно изучу его у себя в комнате. Я несколько утомилась в дороге. Я прочту это письмо еще раз, и мы непременно обсудим его за ужином. А сейчас я хотела бы уединиться, — сказала Эмили, поднимаясь с дивана.

— Вижу, ты все еще настроена возражать, — насмешливо произнес Антон Диаз. — Это упорство никогда не перестает удивлять меня в женщинах, подобных тебе. Что бы ни происходило, они отстаивают правоту любимого мужчины, пусть даже это идет вразрез с очевидными фактами. Хотелось бы мне занять в твоем сердце место твоего отца.

— Не самый лучший способ ты избрал для этого, — холодно бросила Эмили на пороге его кабинета.

— Учитывая твою усталость, ужин назначим пораньше. В семь тебя устроит? — поинтересовался хозяин дома. — Надеюсь, к этому времени ты пересмотришь свое отношение к своему отцу.

Не ответив, Эмили вышла из кабинета мужа и плотно закрыла за собой дверь.

Такое могло шокировать лишь однажды. Эмили действительно была потрясена, когда Антон Диаз впервые высказал свое обвинение. Все, что происходило позже, вызывало у женщины лишь досаду. Так и теперь, когда пресловутое доказательство отцовской вины оказалось у нее в руках, она несколько раз перечитала его, но никакого потрясения не испытала.

Обстоятельства всей этой истории оставались весьма туманными. Ибо наличие письма доказывало единственный факт: Зуки и Чарльз Ферфакс-старший были знакомы. Письмо совершенно не пошатнуло ее веру в отца, наоборот, оно полностью доказывало его невиновность. Она отложила бумаги и принялась готовиться к первому ужину в этом доме.

Учитывая величественную обстановку дома, Эмили оделась как для официального приема. Она выбрала платье из бледно-голубого крепа с очаровательными короткими рукавами и серебристые босоножки. Она достала из шкатулки подарок родителей: кулон на тонкой золотой цепочке и браслет, а обручальное кольцо решила снять.

Около семи часов она спустилась вниз. Ей навстречу вышла домработница Антона Диаза и с легким поклоном сообщила:

— Сеньор Диаз ждет вас. Я провожу. Антон уже восседал во главе большого обеденного стола под льняной скатертью, сервированного тонким белоснежным фарфором, серебром и хрусталем. Стол украшала большая ваза с пышным ароматным букетом.

Супруг поднялся ей навстречу. Он галантно усадил ее за стол и вернулся на свое место.

— Ты прелестна, как всегда.

Эмили сдержанно кивнула, принимая этот пустяшный комплимент. Она расстелила на коленях льняную салфетку.

Подали ужин. Супруги ужинали в тишине.

Покончив с десертом, Антон заговорил:

— Отменный ужин. Почему ты так мало съела? Тебе не нравится местная кухня?

— Мне не нравится причина, по которой я здесь! — резко объявила Эмили и покосилась на домработницу, которая принесла кофе.

— Ну за это тебе стоит благодарить твоего папочку, — насмешливо проговорил Антон.

— Все дело в том, что твоя вендетта оставляет меня глубоко равнодушной.

— А как тебе тот факт, что твой обожаемый папочка оказался подлецом?

— С тобой он не сравнится, — смело отпарировала женщина. — А что касается письма, оно действительно ужасно. Чувства выражены в нем косноязычно, дело изложено крайне путано, слова сочувствия, адресованные твоей сестре, малоубедительны. Такое чтение захватывающим не назовешь. Но и крамолы я в нем не вижу… Мне ясно лишь то, что девушка была в беде и хваталась за соломинку. Мне очень жаль.

— Тебе жаль?! Это все что ты можешь сказать? — гневно вспылил Антон Диаз.

— Я сказала, что мне очень жаль, — невозмутимо повторила Эмили. — А скажи-ка мне, Антон, часто ли ты виделся со своим собственным папочкой?

— Не часто. Но какое это имеет отношение?

— Забавно. Я так и думала. А насколько старше твоей матери он был?

— На тридцать лет. Почему ты спрашиваешь?

— О, это многое объясняет, — довольным голоском протянула Эмили.

— Объясняет что? — нетерпеливо громыхал Антон.

— Мой отец не писал этого письма, он даже не был знаком с твоей сестрой Зуки, в этом я абсолютно уверена. Это письмо было написано Чарльзом Ферфаксом-старшим, моим дедом. Это у него была интрижка с твоей сестрой. Дед всю жизнь славился своей любвеобильностью, не изменял себе даже в преклонные годы. Это все, что я могу тебе сказать.

— С дедом?

— Именно с дедом. Как ты уже понял, Чарльз — это наше семейное имя, традиционное для первенцев мужского пола. Томас, мой брат, стал единственным исключением, но и он вернулся к семейному правилу, назвав сына Чарльзом… В этих династических тонкостях так легко запутаться, — насмешливо проговорила Эмили.

— Невероятно! — воскликнул Антон. — Поверить не могу, что Зуки путалась с таким стариканом.

— Она не могла не знать, что он женат. Да и что удивительного, твоя мама тоже не избежала этой участи… Знаю только то, что мой отец и тетя Лиза очень переживали такое недостойное поведение своего папеньки. Его без обиняков звали паршивой овцой в целомудренном стане Ферфаксов. Такого ловеласа еще свет не видывал. Дед и бабушка жили порознь, хотя о разводе не велось и речи. В нашей семье развод — явление исключительное и почти невозможное. Деда не стало, когда мне было семь лет… Надеюсь, этих сведений тебе достаточно, — сухо заключила Эмили и поднялась из-за стола.