А после побега Махлаткин Костю бросил. Притащил к метро «Пионерская», где много безнадзора тусуется, а сам слинял. Правда, сказал:

— Жди, я, наверное, вернусь и принесу пожрать, а завтра тебя в зоопарк продам.

Согласившись на предложение Льва (придётся ей уж так его называть!), Софья никак не ожидала, что он пригласит её прокатиться на знаменитом пиратском корабле — паруснике-ресторане «Норд», оснащённом двигателем и курсирующем с самого начала навигации по судоходным рекам города. Особенность судна состояла в искусно созданном интерьере, имитирующем вид недавнего подъёма со дна морского после затопления в отчаянном бою. На палубах валялись трупы пиратов и моряков неведомого истории королевства, оружие и морские твари. Персонал, обслуживающий заведение, был загримирован под утопленников, и это придавало ресторану особую пикантность.

Как только Софья увидела, какую сумму Лев небрежно отдаёт улыбающемуся кассиру, то чуть было не взвизгнула и не схватила его за руку, чтобы остановить щедрого ночного гостя от столь безумных трат. До сих пор Морошкина лишь с любопытством поглядывала на парусник под чёрным флагом, иногда, как несбыточная грёза, скользящий мимо её окон. Не то чтобы она мечтала побывать в плавучем ресторане — главная радость, наверное, состояла бы в обладании подобной возможностью, допустим, всего лишь один раз в месяц, после получки, прийти сюда с близким тебе человеком (она ведь имеет на это право!) и провести здесь беззаботные два-три часа.

Они уселись в неожиданно удобные кресла-осьминоги. Любезный пират запалил для них свечу и предложил ознакомиться с меню, начертанном на папирусе. Морошкина с невольным испугом взглянула на цены и со словами: «Мне просто чего-нибудь попить, ну кофе, наверное…» — передала своему невозмутимому кавалеру. Пока Лев изучал меню, она украдкой поглядывала на его лицо, которое производило на неё впечатление несколько ненатурального, то ли обмороженного, то ли загримированного, как у всей здешней обслуги. Впрочем, это означало, что у Льва, так же как у них, скрыто под слоями грима своё, настоящее лицо, которое она когда-нибудь, Бог даст, всё же увидит.

В целом облик нового знакомого производил на Соню довольно сложное впечатление. Порой чувствовалось, что он находится не здесь, причём по его серьёзному, но равнодушному лицу было невозможно определить, где он в данный момент обитает. В то же время оттуда, куда он всё-таки забрёл, мужчина неусыпно следит за тем, что происходит здесь, в ресторане. Иногда спутник казался ей не совсем живым, каким-то механическим, что ли. Морошкиной приходилось бывать в моргах, и она очень хорошо помнила исходящую от трупа холодную и подавляющую волну небытия, когда тело — здесь, а жизни в нём, души — нет. Лев, при всём его необычном обаянии, излучал нечто подобное.

— Я пробуду в городе дня три и снова исчезну неизвестно насколько: такой уж у меня образ жизни, — Лев ткнул пальцем в меню и, отвернувшись от учтивого официанта, задумчиво посмотрел Соне в глаза. — Мысль о встрече с вами возникла внезапно, сама собой, а я обычно как раз к таким мыслям и отношусь серьёзно. Я допускаю, что вам мой интерес к окружению Киры может быть не очень понятен. Наверное, я в состоянии здесь кое-что прояснить. Вам, безусловно, знакомо банальное сравнение человеческой жизни с древесным стволом: те же корни, тот же ствол, та же крона, а то, на что я хочу обратить ваше внимание, — годовые кольца: по ним можно многое узнать о судьбе дерева, обо всей его прошлой жизни. Вот и я вдруг подумал, что и в моей жизни столь же определённо отмечены различные этапы моего не совсем обычного пути. Причём тот год, когда я познакомился с Кирой, оказался для меня теперь наиболее ценным.

— Да, я вас прекрасно понимаю! — Морошкина действительно довольно наглядно представила себе распиленные древесные чурки и даже вспомнила сувениры из каких-то ценных пород толщиной в один-два пальца, добротно покрытые лаком. — У меня тоже есть своё летосчисление. Оно, правда, не столь точное: я опознаю эпохи по наклеенным обоям. Живу-то в старом фонде, так что как возьмусь иногда за ремонт, начну стены готовить, да и размечтаюсь: кто этими бордовыми георгинами любовался, а кого эти золотые свечи ублажали? Иной раз даже думаю: была бы писателем, так я бы такой бестселлер про обои сочинила, все бы зачитывались!

— Я очень рад, Софья, что вы столь правильно воспринимаете мои слова. Теперь позвольте моё пунктирное изложение обратить к не менее банальной метафоре наших жизненных реминисценций — раскопкам, уже, кстати, упомянутым в вашем чутком этюде об обоях.

Официант с настолько типичным, как заметила Морошкина, лицом, будто его отобрали на кинопробах, казался неким образцом официанта: с одной стороны, доступным и свойским, будто даже гуттаперчевым, с другой — официальным и невозмутимым, словно экспонат музея восковых фигур, мягко воздвигнул на их столик целый мемориал крохотных, точно из детского набора, блюдечек и мисочек с ароматными закусками и налил Льву для пробы светлого вина из длинной тёмной бутылки. Непростой (как тотчас угадал официант) посетитель пригубил заморское питьё и одобрительно причмокнул губами. Официант торжественно наполнил бокалы и удалился.

— Поскольку я в некотором смысле живу воспоминаниями, мне захотелось по крупицам восстановить прошлое, в котором я смогу обнаружить новые для меня эпизоды из жизни Киры. А с вас я решил начать как с её ближайшей и верной подруги, до сих пор, в чём я уже убедился, хранящей память об этой удивительной женщине, — Лев обратил вдруг своё внимание на плотно уставленный стол и провёл над ним рукой. — Но, впрочем, вы ничего не едите, а здесь вроде бы неплохо готовят? Давайте всё-таки немного закусим.

Соня обратилась к рыбному салату и подумала, что своими руками изготовила бы ничуть не худшее блюдо, что, кстати, и надо будет сделать для её нового знакомого, пусть не в этот его приезд, а, скажем, в следующий, — не навсегда же он исчезнет? Кстати, не может ли он быть?.. Да нет! А почему, собственно, нет? Вдруг этот состоятельный господин и есть отец Стаськи? Что же Кира о нём рассказывала? Да, в общем-то, ничего особенного. То есть почти ничего. Геолог, экспедиции, ласковый, неожиданно родной. Да, Софья Тарасовна, недаром всё-таки тебя занесло в МВД — мышление у тебя вполне соответствует твоим погонам.

— Вы действительно не хотите горячего? — поинтересовался Лев.

— Ни в коем случае! У меня от таких перегрузок диабет разовьётся! — Морошкина улыбнулась, не забыв скрыть свой ущербный зуб. — Я же целый вечер с ребятами всякую вкуснятину трескала, мне теперь, по совести, на неделю нужно на голодный паёк сесть, а вы меня деликатесами соблазняете! Вы себе-то закажите что-нибудь, а на меня не смотрите: я действительно ничего не хочу.

— Тогда, может быть, кофе? — ночной гость тоже улыбнулся и бросил короткий взгляд на двух пьяных верзил, горланящих за столиком в носовой части парусника. — Здесь, я слышал, его чудесно варят.

Софья согласилась, и вскоре им принесли действительно необычайно ароматный напиток. Морошкина с удовольствием сделала первый глоток и подумала о том, что её внезапный кавалер довольно странен: он ведь не только ни на чём не настаивает, но даже ни на что и не намекает. «Если в моей жизни и дальше пойдут такие встречи, то я скоро вообще забуду о том, как всё это делается», — улыбнулась Соня, в общем-то, без всякой досады на свою бабью долю, а так, словно и не её это была мысль, да, пожалуй, и не о ней. То есть подобным образом, наверное, могла бы подумать некая женщина, но всё-таки не она. Нет, не она!