Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Линди улыбнулась еще шире:
— Разумеется.
Черт, а она ведь красивая женщина… У него вдруг зародилась мысль… если разобраться, совершенно безумная мыслишка, но что-то в ней было. Что, если заарканить Линди? Чем она не миллионерша? Хороша собой, несомненно богата, умна, ценит хорошую шутку, даже сексуальна — на любителя, конечно…
Одна ма-аленькая загвоздка: он готов штаны намочить всякий раз, как она приближается к нему ближе чем на сто ярдов.
Это может все дело испортить. Нет, лучше поискать кого-нибудь еще.
Окинув Лукаса последним презрительным взглядом, Линди обернулась через плечо, позвала: «Эди!» — и вернулась к своим бумагам; точь-в-точь гиена, что, насытившись, бросает недоеденными ошметки падали.
Она оставила Лукаса в покое — это хорошо. Но передала его в ведение Эди Малхолланд — это плохо.
Эди-Солнышко. Сладенькая Эди. Вот что нужно, чтобы окончательно испортить вечер.
Хрупкая золотоволосая фея, словно сошедшая с какой-нибудь слащавой рождественской открытки. Мордочка удивленного котенка, повадки дружелюбного щенка. Широко распахнутые голубые глаза — сама невинность! И намертво приклеенная идиотски-блаженная улыбка.
Боже, как он ненавидит оптимистов!
— Добрый вечер, мистер Конвей! — бодро поздоровалась Эди, радостно улыбаясь новому клиенту.
Конечно, бодро. И, разумеется, радостно. Иначе не умеет. А от этого ее «мистера Конвея» просто выть хочется!
Конечно, официальное обращение — дань традициям клуба. Когда другие девушки называют Лукаса «мистер Конвей», ему это даже нравится. Как-то поднимает в собственных глазах. Но только не Эди! Господи помилуй, они же с ней ровесники! Хоть и выглядит она невинной девочкой.
Сегодня Эди подобрала свои золотистые волосы и заколола их на макушке. Несколько прядей, выбившись из прически, обрамляли нежное личико лучистым нимбом. Этот нимб напомнил Лукасу о прерафаэлитовских мадоннах — такие же хрупкие фигурки, огромные голубые глаза, высокие аристократические скулы… И нежные губы ее, казалось, принадлежали не обычной женщине, а какому-то небесному существу, словно при рождении Эди коснулся ангел и отметил ее своим благословением.
Где провела она свое детство и юность? Этого Лукас не знал, но не сомневался, что родом она из Волшебной страны, где эльфы бренчат на лютнях, а единороги повинуются девственницам, где человек человеку брат, где неведомо значение слов «подлость», «жестокость» и «предательство». Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным циничным троллям вроде него самого.
— Привет, Эди, — ответил он, споткнувшись на ее имени. Черт побери, даже имя ее лучится светом! — Ты что здесь делаешь? Я думал, ты работаешь только днем.
— Подменяю Дорси, — улыбнулась она. — У нее сегодня какие-то дела.
— А-а, понятно!
Дела Дорси Лукаса совершенно не интересовали, а потому он сказал просто:
— Мне «Танкерей» с тоником, пожалуйста!
— Будет сделано! — отрапортовала она — как всегда, бодро и радостно.
Лукас с трудом сдержал стон.
А затем, не удержавшись, впился взглядом в ее изящные ручки, сноровисто порхающие над стойкой. Конечно, от Сладенькой Эди его тошнит, но, надо признать, дело свое она знает.
— Спасибо, — поблагодарил он, потянувшись за бокалом.
— Не за что, — лучезарно улыбаясь, ответила она.
Сделав добрый глоток, Лукас поднял взгляд — и, к величайшему своему неудовольствию, обнаружил, что Сладенькая Эди по-прежнему торчит перед глазами. Ах да, она ведь из тех девиц, что любят — господи, помоги! — поболтать с клиентами. Лукас не собирался потворствовать этой мерзкой привычке, но вдруг, к большому своему удивлению, услышал собственный голос:
— Как прошел день, Эди?
Она, разумеется, просияла. Каким-то чудом Лукасу удалось не скорчить гримасу.
— Просто чудесно! — с воодушевлением ответила она. — Только вот после обеда…
— И что же после обеда? — покорно спросил Лукас.
Хорошенькое личико ее омрачилось, и Лукас мысленно возликовал.
— Я нарушила верность, — тихо и горестно призналась она.
Ух ты! Вот это новость! Лукас уже готов был вскочить на стойку и исполнить победный танец, как вдруг вспомнил, что Эди некому изменять.
— Погоди-ка. Как ты могла нарушить супружескую верность, если ты не замужем?
Эди удивленно заморгала, а в следующий миг залилась краской, словно майская роза.
— Да нет, не супружескую! Что вы! Такого я бы никогда не сделала! Я изменила своему парикмахеру.
— Парикмахеру? — изумленно переспросил он. Она кивнула.
— Мне очень нужно было подровнять волосы, а мой обычный парикмахер куда-то уехал. И я… — Она оглянулась направо, потом налево, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, и понизила голос. — Я пошла к другому!
— Э-э… понимаю, — соврал Лукас.
— И знаете, что хуже всего? — добавила она, хотя он мысленно молил ее не продолжать. — Оказалось, что этот парикмахер стрижет лучше, и теперь я хочу и в следующий раз пойти к нему. Наверное, это просто нечестно. Прямо не знаю, что мне делать.
— М-да, — вздохнул Лукас. — Представляю, как это отравляет твое безмятежное существование. Действительно, серьезная проблема!
— Но в остальном день был просто чудный! — радостно сообщила Эди.
— Эди, — спросил вдруг Лукас, — ты когда-нибудь просыпаешься в дурном настроении?
— Никогда! — лучезарно улыбнулась она.
— Почему?
Она беззаботно пожала плечами.
— Потому что это пустая трата времени.
— Пустая трата времени? — недоверчиво переспросил Лукас.
Она кивнула.
Лукас отпил из бокала и задал следующий вопрос:
— Слушай, а ты часом не инопланетянка?
Она весело рассмеялась.
— Да ладно, я никому не скажу! — уговаривал Лукас.
— Нет, не инопланетянка, — добродушно ответила она.
— Тогда, значит, ты из параллельного мира, — предположил он. — Ты вселилась в тело Эди Малхолланд, а настоящую Эди твои сообщники держат где-нибудь в космической тюрьме. И, держу пари, она просыпается в очень дурном настроении. Если просыпается вообще.
Голубые глаза Эди весело блеснули.
— Нет, я не из параллельного мира. Просто не вижу смысла поддаваться отрицательным эмоциям.
Лукас изумленно уставился на нее.
— Отрицательные эмоции, — провозгласил он, — это двигатель прогресса! Что бы мы без них делали? Всеми великими достижениями цивилизации человечество обязано отрицательным эмоциям!