class="p1">— Я в джакузи, — говорит Диана одними губами. — Читала, что схватки там переносятся легче всего.

Вода в джакузи теплая, расслабляющая. Я сажусь позади Федотовой, беру ее под руки и целую куда-то в висок. Она устало откидывает голову на мое плечо и всхлипывает.

— Если бы я только знала, что это так больно.

— Если бы знала, то что…? — спрашиваю её улыбаясь.

— Я бы не села с тобой за одну парту еще в первом классе школы… Ай, как больно! — Диана прерывает рассказ и напрягается всем своим телом. — Ты помнишь, как всё было, Воронов? Ты подошел к нашей парте, за которой я сидела с ботаником Носовым, и просто вышвырнул его с места.

Конечно же, я помню. Федотова была забавной и милой в младшей школе — с тугими косичками и огромными бантами. Голубые глаза с длинными ресницами смотрели на меня со страхом, когда я попросил Носова убраться с места. Когда он с первого раза не понял, я взял его за ворот пиджака и немного помог.

— О да, от Носова ты точно никогда не забеременела бы.

Диана смеется сквозь боль и мотает головой.

— Больше никогда-никогда Воронов… Никогда даже не взгляну на тебя обнаженного. Как после такого люди вообще продолжают заниматься сексом и рожают новых детей? Это мазохизм чистой воды. Ай!

Диана вновь прерывается и стонет от боли.

— Больше никогда-никогда, Федотова. Только потерпи — осталось немного.

Мысли о сделке испаряются, едва я оказываюсь здесь — в родовой палате, где в скором времени родится мой ребенок. Насколько это возможно я облегчаю боль Диане, потирая поясницу. Она глухо кричит, утыкается лицом в мое плечо, мычит что-то нечленораздельное, проклиная меня.

Когда доктор Жукова приходит в палату на очередной осмотр, я замечаю, как хмурятся ее брови.

— Диана, посмотри на меня, — просит строгим голосом. — Головка ребенка еще высоко, а время поджимает. У ребенка начинается гипоксия (кислородное голодание плода). Мы можем ждать, но… я бы порекомендовала сделать кесарево сечение во избежание проблем.

Диана цепляется пальцами за мои руки и со слезами на глазах мотает головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌- Не хочу кесарево сечение…

— Всё будет хорошо, Федотова. Ты мне веришь? — обхватываю ладонями ее лицо, смотрю прямо в расширенные от страха зрачки, и Диана едва заметно кивает. — Вот и умница. Ты у меня большая умница. Ничего не бойся, слышишь меня?

Повторный кисок и это решение больше не обсуждается. Я просто помогаю Диане забраться на каталку и остаюсь в палате один.

Молодая акушерка забирает с собой вещи для ребенка и дает мне некоторые указания.

— Ждите, скоро к Вам привезут ребенка и положат на грудь.

Я смотрю на нее с большим недоумением и часто моргаю.

— Ой, Вы не знали? Мы давно практикуем такое. Считается, что при рождении ребёнок стерилен, и необходимо, чтобы его кожные покровы обсеменились флорой родителей, то есть, той флорой, с которой он будет отныне в контакте.

Любопытно получается. Я понятливо киваю и принимаюсь ждать, нервно расхаживая по палате.

Проходит двадцать самых долгих минут в моей жизни, пока за стенкой не раздается крик новорожденного ребенка, и я наконец-то с облегчением вздыхаю. И хотя все пошло совершенно по плану, мое сердце замирает, пропуская несколько ударов, когда в палату приходит акушерка и протягивает мне крошечный сверток.

— Поздравляю! У Вас родилась хорошенькая девочка. С женой все в порядке, её скоро вернут.

Она тут же кладет мне на грудь самое прекрасное создание на всем белом свете — мою дочь, которая как две капли воды похожа на меня. Черные волосы, которые выглядывают из-под чепчика, крошечные глаза темного цвета и невероятно маленькие пальчики, которые хочется держать вечность.

— Четыре с половиной килограмма и пятьдесят пять сантиметров — ясно теперь почему у Вашей жены не получилось родить самостоятельно. Девчушка-то немаленькая!

«Как это немаленькая?», — хочется спросить у акушерки. Да она помещается у меня в ладонях!

Минуты уединения с дочерью бесценны. Она просто лежит у меня на груди посасывая кулачок, такая крошечная и беззащитная, что мне хочется порвать любого, кто посмеет её хоть когда-нибудь обидеть.

Вскоре в палату приходит детский доктор и проводит короткий инструктаж — нужно лишь кормить и менять подгузник, в то время когда это понадобиться. Разве бывает проще?

Диану перевозят к нам в палату спустя несколько часов и мне становится её до боли жалко. Губы пересохли от жажды, лицо бледное и уставшее. Видно, что каждое движение дается Федотовой с огромным трудом. Я беру сонную малышку на руки и подношу к Диане. Ее лицо тут же озаряет умилительная улыбка и в уголках глаз выступают слёзы.

— Боже мой, да она точная копия тебя, Воронов. Черные волосики, смешные губки бантиком и такие же хмурые бровки, когда спит… Складывается ощущение, что я стояла в сторонке, когда происходил процесс оплодотворения.

— Ну почему же. Помню, ты тогда была очень даже активной, — Диана издает тихий смешок и касается подрагивающими пальцами щеки новорожденной малышки.

— Добро пожаловать в нашу семью, маленький смешной Воронёнок. Ты определенно стоила того, чтобы пройти через все эти муки.

Глава 26

Диана.

— Мне кажется, я ей что-нибудь сломаю… Всё такое хрупкое и маленькое.

— Не сломаешь, не бойся, — терпеливо произносит Даня после того, как показал мне мастер-класс по подмыванию детских поп и смене подгузников.

— Да уж, на кукле в школе родителей все выглядело не так сложно, как в жизни.

Дни в роддоме как день сурка — до зубовного скрежета однообразные и скучные. Профессионализм врачей зашкаливает, медсестры внимательные и понимающие, в палатах уютно и комфортно, но больше всего в жизни я мечтаю поскорее оказаться дома.

Поздней ночью захожу в просторную ванную комнату, встаю у высокого зеркала в пол и хочу детально рассмотреть, насколько изменилось моё тело с момента родов. Все-таки тридцать три года эгоистичной жизни не прошли даром — мой внешний вид меня невероятно волнует.

— Раз, два, три, — делаю глубокий вдох, приподнимаю вверх домашнее свободное платье и снимаю повязку, обнажая… уродливый широкий шрам внизу живота. — Мамочки!

Почти вскрикиваю, но успеваю закрыть рот ладошкой. В зеркало на меня смотрит несчастная женщина с совершенно обезображенным телом. Спина покрывается липким потом, а в голове пульсирует только одно желание — пожалуйста, пусть это буду