– Можно устроить, например, полупостоянную выставку, – тут же вставил мистер Гил, как обычно слонявшийся поблизости. Этот человек, с раздражением подумала Флоренс, способен все, что угодно, испортить! И поспешила заверить Джесси:

– Нет-нет, можно просто попробовать. Например, повесить тут на время несколько акварелей. Скажем, по одной или по две с каждой стороны от ваших часов с календарем, а? – Собственно, именно она и помогла Джесси купить эти часы по себестоимости.

Но Джесси Уэлфорд отчего-то ей отвечать не стала, а повернулась к художнику и сказала:

– Вообще-то я никогда не задумывалась о том, что эту стену стоило бы чем-то украсить. Впрочем, я готова помочь вам, раз уж вы попали в затруднительное положение.

Весь день мистер Гил стучал и гремел в ателье, вешая картины, и этот шум вызывал у Флоренс почти такое же раздражение, как пресловутый полтергейст. Но еще больше ее раздражал отлично слышимый в магазине издевательский смех Джесси. В витрине ателье появилось объявление об открытии выставки картин. А Джесси, продолжая смеяться, всем говорила, что хоть у нее раньше ничего такого с художниками не было, но, как известно, все когда-нибудь случается в первый раз.

Флоренс как-то не задумывалась над тем, как именно ей будет доставлен ответ на ее письмо. Во всяком случае, она уж точно не ожидала, что этот ответ ей передаст миссис Гиппинг. Однако именно она на следующий день остановилась рядом с Флоренс, зашедшей в бакалейную лавку, и начала во весь голос рассказывать, что мистер Брандиш попросил ее купить фунт фруктовой смеси и испечь для него кекс к воскресному чаю, поскольку у него возникло вполне определенное желание, о котором она, миссис Гиппинг, прямо сейчас Флоренс и сообщит, тем самым избавив достойного пожилого джентльмена от излишнего беспокойства. Короче, мистер Брандиш просил ее передать Флоренс, что он «что-то там решил» и приглашает ее в воскресенье на чай. Так неудачно закончилась попытка мистера Брандиша передать Флоренс вполне конфиденциальную информацию, которая теперь стала достоянием всего Хардборо, жителям которого происходящее казалось просто невероятным и даже пугало. Такого приглашения никогда и никто от мистера Брандиша не получал – у него лишь изредка гостили таинственные старые друзья из Кембриджа или из Лондона. Несомненно, именно поэтому миссис Гиппинг и не захотела зря тратить столь сногсшибательную новость на аудиторию из нескольких человек, решив сообщить ее сразу всем.

Визит в Холт-хаус для Флоренс означал бы новое усиление разногласий с миссис Гамар, которую там по-прежнему упорно признавать не желали. Но пойти Флоренс хотелось – пусть даже из тщеславных соображений. И, с другой стороны, кому какое дело, куда она ходит? Однако некий инстинкт – наверное, это был инстинкт владелицы книжного магазина – подсказывал ей, что визит в Холт-хаус будет иметь для нее огромное значение. И все же она продолжала колебаться. Но вскоре Уолли привез ей от мистера Брандиша вполне официальное, хотя и несколько странное по форме приглашение, в котором тот просил оказать ему честь и называл вполне удобное время – ровно в четверть пятого в воскресенье. Это-то письмо и заставило Флоренс окончательно решиться. Тем более что мистер Брандиш написал, что тщательно обдумал то, о чем она его просила, и надеется, что она будет удовлетворена его советом.

Начало ноября в Хардборо – один из тех кратких и немногочисленных в течение всего года периодов, когда ветры почти совсем не дуют. Вечером 5 ноября[28] в эстуарии неподалеку от бывшего причала на площадке из песчаника был разожжен гигантский костер. Уже за несколько дней до праздника там приготовили огромную груду топлива, похожую на гнездо гигантской цапли. К «Ночи костров» всегда готовились совместными усилиями, и каждый родитель в Хардборо был готов дать совет, как и кому следует разжигать праздничный костер. Для растопки использовали дизельное топливо, хотя было известно, что в прошлом году из-за этого кто-то начисто спалил себе брови, и они так больше и не выросли. Первыми, конечно, занимались более тонкие ветки. Собранные по всему берегу и покрытые слоем морской соли, эти ветки даже не загорались, а взрывались язычками ярко-голубого пламени. Выдры и водяные крысы спешили удрать подальше и разбегались по плотинам и сточным канавам; а дети, наоборот, старались подойти к костру как можно ближе, сбегаясь со всех концов муниципального луга. В костре для них пекли картошку, выкатывая ее жердями из жарких углей. У печеной картошки, покрытой толстой обуглившейся коркой, был отчетливый привкус дизельного топлива. Когда костер окончательно разгорался, организаторы праздника потихоньку отходили подальше от пламени и начинали обсуждать насущные проблемы. И буквально все – даже директор технической школы, которому полуофициально было поручено присматривать за костром, даже миссис Трейл из начальной школы, даже вечно унылая миссис Дибн – знали, куда Флоренс приглашена в воскресенье на чай.

А она не уверена была даже, что сумеет попасть внутрь Холт-хауса. Кажется, там справа от парадной двери есть металлическая цепочка, и за нее нужно потянуть, чтобы внутри прозвонил звонок, успокаивала она себя, собираясь в путь. Раньше она довольно часто обращала внимание на эту цепочку. Цепочка была довольно тяжелая, украшенная резьбой, но почему-то казалось, что она сразу же оторвется, стоит за нее потянуть, а ты так и будешь стоять с цепочкой в руках у закрытой двери, как последний дурак.

Но парадные двери Холт-хауса оказались не заперты, и Флоренс спокойно вошла. Перед ней сразу открылся просторный, но довольно сумрачный холл – дневной свет проникал туда через стеклянный купол, находившийся тремя этажами выше, и отражался в старом венецианском зеркале, висевшем на стене с темно-красными обоями и бордюром еще более темного оттенка. А прямо напротив дверей стояла бронзовая статуя фокстерьера, размерами значительно превосходившая реальную величину собаки, и этот фокстерьер, сидя на полу с поводком в зубах, явно выпрашивал у хозяина прогулку. Поводок был из настоящей кожи. В холле слева стоял большой старинный сундук, на крышке которого разместились фарфоровые кувшины и большая чаша с клубками бечевок и множеством пожелтевших визитных карточек. Флоренс показалось, что от сундука исходит сильный запах камфоры.

– Там раньше хранился набор для игры в крокет, – донесся откуда-то из мрака голос хозяина дома, – но теперь у меня не так-то много возможностей в него поиграть.

Выйдя навстречу гостье, мистер Брандиш окинул холл критическим взглядом, словно это была дальняя провинция его владений, которую он посещал редко. Он неторопливо и с некоторой подозрительностью поворачивал в разные стороны голову на короткой шее, почти утонувшую в плечах. В полумраке холла Флоренс сумела разглядеть лишь его чистую белую рубашку, воротник которой выглядел точно вход в нору, куда, будто прячась, то и дело ныряло смуглое лицо мистера Брандиша; однако он не сводил с гостьи живых темных глаз, с некоторым волнением наблюдая за нею.