– Отец и братья зовут меня к себе в Рим.

– Ты никуда не поедешь! – Граф Пезаро прекрасно понимал, что во второй раз Лукреция сюда не вернется, значит, придется самому ехать к ней, а Рима и проницательного взгляда Чезаре он боялся до смерти.

– Поеду, отец зовет меня.

– У тебя есть муж, и я не разрешаю тебе ехать!

И тут Джованни увидел, что Лукреция действительно Борджиа, бровь женщины чуть приподнялась, а взгляд стал очень похож на взгляд брата, жена напомнила ему Чезаре.

– Муж? Я забыла, что это такое.

Лукреция просто развернулась и вышла из комнаты. Джованни остался стоять, не зная, как поступить.

Граф Пезаро чувствовал себя отвратительно. Он не желал этой женитьбы, никогда не любил свою жену, ведь Лукреция вовсе не была красавицей, какой ее прославляли всюду, разве что хороши золотистые волосы и тонкий стан. Да еще какое-то беззащитное выражение почти детского лица и взгляд серых глаз, но Джованни прекрасно знал, что взгляд может быть и иным, таким, как сейчас, – твердым и чуть насмешливым.

Он отнюдь не был глуп и не был по натуре предателем, Джованни Сфорца был просто слабым и небогатым человеком, зависящим от родственников и благоволения Папы. И от того, и от другого очень хотелось освободиться, но тогда не на что жить. А тут еще женитьба на женщине, привыкшей к роскоши и обожавшей своих родных. Пойти у нее на поводу означало попасть в полную зависимость от Папы; если бы Джованни любил свою жену, такая жертва стала бы возможной, но как раз любви и не было ни с его, ни с ее стороны.

А теперь муж не желал и просто исполнять супружеские обязанности.

Первые ночи после его возвращения Лукреция плакала, стараясь по утрам скрывать следы от слез. Через несколько дней она разозлилась и твердо решила уехать, как бы ни злился Джованни. В Пезаро она мужу не нужна, если он уедет в Венецию, то придется снова оставаться одной. Привыкшей к роскоши, к окружению многих любящих людей Лукреции такая жизнь казалась тюрьмой. Она спокойно пережила трудные времена в Пезаро, заботилась о дворце, помогала кому только могла, горожане вспоминали ее добрым словом, но вечно сидеть в далеком небольшом городе, дожидаясь мужа, к тому же вовсе не склонного спать с ней, – это слишком.

Пожалуй, приласкай он Лукрецию, жена простила бы Джованни все – безденежье (деньги были и свои), долгое отсутствие без писем, даже вынужденное одиночество, но просто сидеть в Пезаро, ожидая неизвестно чего, она не могла и не хотела.

Ночью снова были слезы, и снова в ее постели не было Джованни Сфорца.

Утром граф Пезаро застал свою супругу за распоряжениями об укладке вещей.

– Что вы делаете?

– Как видите, распоряжаюсь об укладке багажа.

– Я же сказал, что вы никуда не едете. Я не позволяю.

Она просто посмотрела на него долгим взглядом Борджиа – проницательным, проникавшим, казалось, в самые темные закоулки души, и Джованни снова показалось, что Лукреция все о нем знает.

– Если я не поеду, то вы не получите никакой должности от Его Святейшества, и у дожа тоже.

Конечно, она уехала, но удивительно, что еще до супруги уехал граф Пезаро, правда, он не учел одного: поехал в Рим, в то время как Папа и кардинал Валенсийский все еще пребывали в Перудже. Лукреция отправилась туда. Джованни Сфорца умчался вперед, объяснив, что жена со своим обозом будет слишком медленно тащиться, но это было Лукреции на руку, ей вовсе не хотелось ни видеть Джованни, ни беседовать с ним. Замужество явно оказалось неудачным, и как теперь быть, женщина просто не знала, но решила ничего не говорить родным о пренебрежении ею мужем, это было слишком унизительно.

За время пути в Перуджу Лукреция постаралась выбросить супруга вместе с проблемами из головы. Она так давно не видела своих родных, так хотелось поцеловать руки Его Святейшеству, обнять брата, станцевать с ним что-нибудь испанское… Перед отъездом Джованни попробовал надавить на жену, чтобы она помогла заполучить кардинальскую шапку его родственнику Сиджизмондо Гонзага, брат которого Франческо Гонзага был героем разгрома французов при Форново.

– Это все, что тебе нужно? Может, еще кого-то из родственников пристроить, чтобы ты мог перед ними похвастать?

Лукреция была права, Джованни Сфорца хвастал перед Гонзага, что отправляет жену в Рим, чтобы та ходатайствовала по поводу этого дела, мол, дочь Папы сделает все, как ей велит муж!

– Но ведь Его Святейшество с легкостью раздает посты своим родственникам и тем, кому пожелает.

– Его Святейшество не раздает, а назначает кардиналами тех, кому он может доверять, не думаю, что среди них будут твои родственники.

Она все больше и больше злилась на мужа, не желавшего обращаться с женой так, как она привыкла, и все больше жалела о таком союзе.

В небольшой кабинет, где сидели, занимаясь делами, Папа и Чезаре, осторожно заглянул секретарь:

– Ваше Святейшество…

Александр нахмурился, он просил не беспокоить их с сыном, но лицо секретаря расплылось в улыбке, и прежде чем понтифик успел рассердиться, счастливый секретарь выпалил с мечтательным выражением на физиономии:

– Донна Лукреция…

– Что?!

– Приехала!

Знал, что сообщать, Папа и кардинал Валенсийский вскочили со своих мест и бросились навстречу своей любимой девочке, едва не сбив с ног самого секретаря. По коридору к ним действительно спешила Лукреция!

– Девочка моя… – раскрыл ей объятья понтифик.

Дочь, как полагалось, попробовала присесть в поклоне, поцеловать руки Папы, но тот не позволил, поднял, расцеловал в обе щеки, рядом стоял Чезаре, с трудом дожидаясь своей очереди. Заметив нетерпение сына и в очередной раз порадовавшись такой дружбе детей, понтифик подтолкнул Лукрецию к Чезаре. Теперь объятья были еще горячей.

– Ах, как я рада вас видеть! Как же я по вас соскучилась!

– А мы как скучали без тебя!

– Ты посмотри, отец, как она выросла, как повзрослела!

Лукрецию поворачивали то одним, то другим боком, хвалили, восторгались, она снова чувствовала себя в привычной атмосфере любви и обожания. Это было то, чего она так страстно желала, чего так ждала. Пятнадцатилетней графине была очень нужна именно такая атмосфера.

– А где твой супруг?

Лукреция чуть нахмурилась, но тут же махнула рукой:

– А! Он не слишком подходящая для меня компания!

– Даже так?

Александр с Чезаре переглянулись, будь Лукреция чуть внимательней, она поняла бы, что разговор о несоответствии супругов между отцом и сыном уже бывал, но юная женщина так радовалась, что снова среди родных и дорогих ей людей, что мысли о муже постаралась просто выбросить из головы.

– Мы будем сегодня танцевать? – Глаза Чезаре смеялись, он прекрасно понимал, сколь заманчиво для сестры такое предложение.