– Уплыли по трубам… Праше не удалось влюбиться. Буслаевопять перевесил. Только это, по-моему, не из-за его достоинств, а детскийэффект.

– Детский эффект?

– Хотеть то, чего не дают.

Арей кивнул, медленно остывая.

– А ты у меня в Мефа не влюбишься? – спросил он.

Варвара громко фыркнула.

– Ну и замечательно. Тем меньше будет слез, – задумчивосказал мечник.

– Каких еще слез? – не поняла Варвара.

Вместо ответа мечник мрака взял с подоконника тесак и сунулей в руки.

– Идем! – велел он.

– Зачем?

– Ни за чем. Просто идем.

Арею хотелось пройтись. Когда он бывал недоволен или злился,то не способен был оставаться на одном месте. Как акуле, чтобы не задохнуться,нужно непрерывно плыть, так и Арею, чтобы не отравиться собственнымраздражением, требовалось движение.

На Большой Дмитровке к Варваре сразу устремился Добряк ипринялся прыгать и вертеться вокруг. В само здание резиденции пес заходилнеохотно. Скулил, поджимал хвост, дрожал, а последнее время и вовсе предпочиталоставаться снаружи.

– Отвали, пока я тебя не убила, рожа слюнявая! – страшнымголосом крикнула Варвара, вставая на колени и обнимая пса за шею. У нее вечнотак бывало: когда она испытывала нежность, то почему-то начинала орать.

– Ай-ай-ай, какое невежливое девушко! И чье же это такое? –засюсюкал рядом незнакомый комиссионер, хитрый и гибкий, похожий на бритуюлисицу.

Арей, которого он вовремя не заметил, повернулся к нему всемкорпусом. Не издав больше ни звука, комиссионер беззвучно стек на асфальт.Выудив из расплавленного пластилина пакетик с эйдосами, Арей пересыпал их ксебе в дарх и зажмурился от удовольствия.

Варвара, игравшая с псом, ничего не заметила.

– А меня что, тоже убьют, если я чего-то не то брякну? –поинтересовался кто-то.

За спиной у Арея стояла Улита и покачивала за ручку рыжийчемодан на колесиках. В глаза мечнику она смотреть избегала, а глядела на егораздувшийся сытый дарх.

Арей не то промычал, не то прорычал что-то. Улита, хорошоего знавшая, безошибочно ощутила, что шеф смущен. Что ж, и это хорошо. В концеконцов, слова «прости!» от мечника ждать бесполезно.

– Явилась? Получила… м-м… бумагу?

Улита молча пнула свой чемодан.

– Не знаю, зачем Пуфсу все это понадобилось. На всякийслучай будь осторожна. Не доверяй ему, – не глядя на нее, сказал Арей.

– Уж в этом-то не сомневайтесь! Я теперь никому не доверяю!– с вызовом заверила его Улита.

Мечник кашлянул.

– И… м-м… еще одно. Помимо всего прочего. Я рад, что тывернулась. Мне тебя… м-м-м… недоставало, – с усилием выговорил он.

Улита смягчилась.

– Ладно! – сказала она великодушно. – Будем считать, что высделали для меня что-то хорошее. А так как добро я забываю быстро, то ивопросов нет. Короче, проехали.

Добряк, вертясь как юла, дернул мордой. Большой клок пены,оторвавшись от его подбородка, повис на куртке у Варвары.

– Ты че, опух??? Слюни подбери! – крикнула она сквозь смех.

Улита с интересом посмотрела на Варвару.

– Какое совпадение! Моя бабушка тоже принадлежала к древнемуаристократическому роду! Мыла полы на кухне у турецкого султана, – промурлыкалаона.

Шутка была небезопасной.

– Я тоже долго привыкал! – сказал мечник сквозь зубы. – Вотон – ваш свет!!! А такой был ребенок – мягкий, ласковый, с кудряшками!

– Ничего не поделаешь, шеф! Сами по себе кудряшки ни от чегоне страхуют. Мне другое интересно: она уже знает? – неосторожно спросила Улита,но тотчас округлившиеся от гнева глаза Арея напомнили ей, что немые живутдольше говорливых, а глухие так практически бесконечно.

– Что «она знает»? – с любопытством спросила Варвара.

Ей удалось усесться на Добряка верхом и обхватить его шеютем движением, которым десантники сворачивают голову часовому. Хотя Добряку этонравилось. Он рычал и пытался прикусить Варвару за рукав. У каждого своястепень нежности. Что для слона ласка, то для бабочки смерть.

– Так чего она знает-то? – нетерпеливо повторила Варвара.

Арей, не мигая, смотрел на свою секретаршу.

– Ну что, я буду тут работать! И попробуйте кто-нибудьположить на мой стол хотя бы чужую шариковую ручку! Сглажу на месте! – безмалейшего смущения произнесла Улита.

Порой она врала так легко, что самой неловко становилось.Иной раз так изоврешься, что сам не знаешь, где правда, и, втайне тоскуя поистине, начинаешь поневоле верить в собственную сфабрикованную реальность. Таки носишься в волнах, как брошенный в канал окурок.

– Где тут моя Прашечка? – бойко продолжала Улита, непозволяя Варваре сфокусироваться на ее предыдущей фразе и увидеть в ней фальшь.– Я ее намерена профилактически оздоровлять своим присутствием!

– Это еще зачем? – разомкнул губы Арей.

«Ага! Пронесло! Не убьет!» – подумала Улита.

– Ну как? У нее характер реакторный, а у меня термоядерный!Вот и будем колотиться друг об друга, пока обе в чувство не придем.

На месте ли податаман Самсон Колыбанович? Тут ли ДюкСтепанович, Пермя Васильевич да Васенька Игнатьевич? Не сложили ли головыПотанюшка Хроменький да Дунай Иванович? Не уехал ли куда Чурила Пленкович? АМихайло Потык здесь ли? А где теперь могучий Ставр Годинович, Глеб Володьевичда Иван Горденович? Не в кабаке ль тоскует Сухмантий Одихмантиевич? Не в Ордели сгинул Данила Игнатьевич?

Былинное

– Если вы не перестанете темнить и не скажете, что вам надо,я встану и уйду! – с угрозой произнес Багров.

Мамзелькина задрожала от ужаса. Затем перестала дрожать иделовито почесала остренький носик.

– Давай, деревце мое недопиленное! Топай! Далеко все равноне утопаешь! – сказала она, несильно встряхивая банку.

Сердце сжалось и разжалось, вновь заполнив все стекло.Багров ощутил острую боль, но не в груди, а в банке, отдельно от себя.