И вообще бывают такие люди, которые в первые дни общениясовсем не выигрывают, и внешне так себе, и не шутят, и ничего в них вроде нет,но проходит месяц, и все, неизвестно почему, оказываются вокруг них.

Хуже всего сначала обоюдные восторги, поцелуи и сладкаядружба, как у Чичикова с Маниловым, а потом – перегруз, взаимная усталость,агрессия и некрасивый болезненный разрыв. При начальной температуре отношений втысячу градусов, которую долго поддерживать нереально, спад до ста будет ужероковым, и оба воспримут его как охлаждение. «Лучше уж держать температуру ввосемнадцать градусов, зато долгие годы», – вот принцип и логика Фулоны.

Да и вообще в последние недели с Иркой происходило то, чтоможно назвать неминуемым сшелушиванием романтической позолоты. Если поначалу службасвету была сплошным восторгом и порой хотелось лететь по улице и вопить: «Люди,почему вы такие озабоченные? Такие вялые? Все, чем вы занимаетесь, ерунда!Бегите к солнцу!», то теперь на первое место постепенно выступали терпение инеобходимость. Приходилось брать себя за шиворот и пинками вгонять в хорошегочеловека.

Восторг же поистерся. Даже когда она тренировалась теперь скопьем, то не испытывала особенного подъема. Напротив, все чаще копье казалосьзанозистым и тяжелым. От него саднили ладони и болели мышцы – особенно ног иплеча.

Служить свету было уже не только приятно, но и тесно, ибольно. Легко скакать на коне в солнечный день под звуки полкового оркестра, ночаще приходится тащиться пешком в четыре утра, по слякоти и в дождь.

«Надо искренне радоваться чужим радостям. Тогда чужихрадостей вообще не будет, и все станут моими собственными. Это ж сколько тогдау меня будет радости!» – вчера утром записала Ирка в дневнике.

Звонок нетерпеливо тренькнул, и ввалилась Таамаг. Она былакрайне зла. Настолько, что оруженосец Ламины, попавшийся ей на лестнице, отужаса едва не спрыгнул в шахту лифта.

– Ну как? – спросила Фулона.

Вместо ответа Таамаг пнула подвернувшийся табурет. Табуретвзмыл, пронесся над головой у валькирии золотого копья, ударился в стену и былпойман нерастерявшимся оруженосцем Фулоны.

– Ну и что это было? Попытка сказать «здрасьте»? –миролюбиво поинтересовалась Фулона.

Таамаг слегка смутилась. Пинать табурет так сильно она нехотела – просто в очередной раз не рассчитала силы.

– Ничего!!! – заявила она. – Я его задушу! Он каждые трисекунды требует перевернуть его на другой бок! Он ругается, он шипит, он меняпроклинает! Ему всюду больно! Он говорит, что меня прислали, чтобы я егоуморила! А лекарства ему давать – вообще пытка! Он их выплевывает! Заявляет,что я специально его травлю! Он кусается! У меня в руке застрял фарфоровыйзуб!!! Только прикиньте!

– Кто этот он? – шепнула Ирка Бэтле.

– Одинокий парализованный старик! Таамаг сидит с ним повосемь часов в день, – ответила Бэтла.

– Зачем?

– Фулона велела.

– Я туда больше не пойду! Так и знай! Все! Отстрелялась! –категорично произнесла Таамаг.

– Пойдешь! Хоть все табуретки тут перешвыряй! – повторилаФулона.

– Не пойду!

– Пойдешь, пока я старшая валькирия! Поверь, это тебе напользу. Как еще воспитывать терпение? Терпение – это когда терпишь некинозвезду с причудами, не капризного художника, ломающего кисточки, а именнотакого несчастного, брюзжащего…

– …гриба!.. – оборвала Таамаг. – Пусть он тебя за рукукусает!!! Ясно? Нечего за чужой счет добренькой быть!

За ужином валькирия каменного копья была непривычно тихой.Багрова не задирала, а на его опухшую переносицу смотрела отрешенно, точно непонимала, что это с ней такое.

Матвей тоже рта не открывал. Перед глазами у него стоялазлополучная банка в руках у Мамзелькиной. Зачем Мировуд отдал его сердце АидеПлаховне? В этом он весь. Всю жизнь лавировал, ловко вписывался в повороты,успевал и там и тут, пока дорога не закончилась, машина не остановилась и ему,кашлянув, не сказали: «Все, приехали. Выходьте, товарищ!» И, открыв дверцумашины, он узрел снаружи непроглядную тьму.

Скользнув взглядом по комнате, Матвей не увидел шкафа. Ага!Значит, шкаф с вещами в спальне. Что ж, тем лучше!

Доев, Таамаг отодвинула тарелку.

– Ладно… Наше вам с кепочкой! Почапала я… – буркнула она,неохотно вставая.

– Куда? – спросила Фулона.

– На кудыкину гору собирать помидоры! – огрызнулась Таамаг.

– Тамара!!!

– Чего Тамара?! Куда надо – туда и иду. Гному старому нужнолекарства дать!

– Разве у него сейчас не другая сиделка? – неосторожноспросила Хола.

Таамаг фыркнула, в один фырк вложив столько эмоций, что усоседки с верхнего этажа в закрытом холодильнике сварились все яйца и сосиски.

– Видала я эту сиделку! Пойдет в другую комнату, теликврубит, и все ей по барабану!.. Если старикан кусаться будет – она его безукола оставит! Нет уж, сама пойду! Застукаю ее – ноги повыдергаю!

Закрыв за Таамаг дверь, Фулона вернулась в комнату. Ирказаметила, что валькирия золотого копья довольна.

– Сработало! На самом деле Томка добрая! В глубине сердца! –сказала она радостно.

– В очень большой глубине… Если под Северным полюсом многолет яму рыть – до магмы докопаешься! – буркнул Матвей, у которого, когда онжевал, ныла переносица и слезились глаза.

– Значит, надо рыть, – пожав плечами, сказала Фулона. – Явот, например, боролась со своей вспыльчивостью двадцать два года…

Ирка втайне обрадовалась, впервые поймав Фулону начеловеческой слабости. До сих пор она была чересчур идеальна и оттогонепонятна. Слишком совершенное совершенство всегда пугает. Куда больше веритсяв совершенство с маленькими оговорками и человеческими слабостями. Если улюбимого актера нет даже прыщика на лбу, или смешной родинки, или кривого зуба– поздравляю, вы влюбились в фотошоп.

Ламина не могла жить без того, чтобы кого-нибудь незадирать. Временно оставив в покое свои излюбленные мишени, Холу и Ильгу, онапереключилась на Ирку.

– Мне тут одна птичка нащебетала: тебе некромаг готовит? Авот я бы не желала, чтобы мне готовил некромаг! «Матвей, а Матвей! Почему у наскурица в бульоне брассом плавает?»