Это публичное разделывание туши продолжалось и на следующий день, почти все выходные. Мякоть свиной лопатки щедро посыпали солью и перцем, а затем уже молотым фаршем набивали кишки и вешали получившиеся колбасы на просушку в сарае Маллори, где на деревянных полках по размерам были разложены груши, яблоки и сливы.

– Отвратительно, – шипел дядя Майюр. – Свиноеды.

Я не мог сознаться ему в том, что я думал на самом деле: я мало видел вещей столь прекрасных и мало что столь красноречиво говорило мне о нашей земной жизни, о том, откуда мы пришли и куда направляемся. И как я мог сказать ему, что я тайно и страстно желал быть частью этого мира?

– Угадай, Аббас, кто заказал у нас столик? Та женщина из дома напротив. Столик на двоих.

Тетя сидела за старинной конторкой при входе, принимая заказы и аккуратно занося их в черный гроссбух. Папа крикнул:

– Да? Слыхал, Гассан? Старушка из дома напротив придет попробовать твою стряпню!

По лестнице, судорожно сжимая перила, спускалась бабушка. Тетя закрыла гроссбух и теперь смотрелась в карманное зеркальце.

– Хватит любоваться на себя, кокетка, – заверещала бабушка. – Когда Гассан женится? Что я надену? У кого мои вещи?

Ее отвели на кухню и выдали какое-то нехитрое задание – иногда это помогало. Разумеется, бабушка на кухне была как раз тем, что мне было нужно. Там и так в день открытия царил хаос. Я ужасно нервничал и только что бросил в кастрюлю несколько горстей нарезанной баранины, окры, выжал туда лимонного сока, добавил немного аниса, кардамона, корицы и измельченного грейпфрута. И еще зеленого горошка. Все было словно в тумане: бурлили котлы, воздух был полон пряных ароматов и нервных криков.

Мехтаб, конечно, помогала, но она всегда готова была то броситься в слезы, то непроизвольно захихикать. Папа сводил меня с ума, нервно вышагивая туда-сюда около плиты, где соусы булькали так яростно, что забрызгали весь пол.

– А? – спросила бабушка. – Почему я здесь? Что я делаю?

– Все в порядке, бабушка. Ты моешь…

– Посуду?

– Нет-нет. Груши. Помой, пожалуйста, груши.

Между открывавшимися в обе стороны кухонными дверьми показались лохматые головы Араша и Мухтара. Бандиты. Они завопили:

– Гассан – девчонка, Гассан – девчонка!

– Если вы, негодники, не прекратите дразнить вашего брата, – крикнул папа, – будете спать сегодня в гараже!

Вбежала тетя.

– Всё! Всё! Все столики заказаны.

Папа обнял меня за плечи своими огромными лапами и повернул лицом к себе. Глаза его горели.

– Не посрами нас, Гассан, – сказал он дрожащим голосом. – Помни, ты Хаджи!

– Да, папа.

Все мы, конечно, думали о маме. Но переживать было некогда, и я тут же повернулся обратно к сковороде, чтобы обжарить лисички с ванильными стручками.

Тем временем в «Плакучей иве» мадам Маллори стояла у своего безупречного стального кухонного стола и осматривала закуски: карпаччо из щуки и фрикасе из пресноводных устриц. У нее за спиной работники молча, умело готовили еду на вечер. Стучали ножи, шипело мясо под грилем, было слышно, как повара брякают металлом и постоянно кружат по кухне, постукивая сабо по плиточному полу.

Маллори допускала в обеденный зал только блюда, непосредственно одобренные ею. И вот она проверяла, действительно ли горячи стоявшие перед ней устрицы, касаясь их костяшкой пальца. Она обмакнула ложечку в соус-винегрет для карпаччо с трюфелем и спаржей. Не слишком соленый, не слишком острый. Она кивнула в знак одобрения, смочила кухонное полотенце в стоявшей рядом миске с водой и вытерла кончики пальцев, а затем стерла брызги соуса с краев тарелки.

– Забирайте! Шестой столик.

Маллори любила, чтоб все было ясно, понятно и под контролем. Официант стоял перед доской, на которой был нарисован план обеденного зала, и помечал птичкой квадратик, обозначавший первое блюдо, у шестого столика. Эта доска позволяла Маллори в любой момент, бросив один лишь взгляд, точно знать, до какого блюда дошел посетитель, сидевший за конкретным столиком.

– Скорее, устрицы стынут.

– Да, мадам.

Официант обошел стол с другой стороны, переставил тарелки на застеленный льняной салфеткой поднос, прикрыл исходившие паром устрицы серебряным куполом, присел, поднял поднос и одним грациозным движением скользнул в обеденный зал.

Мадам Маллори насадила на шпильку заказ для шестого столика и взглянула на свои золотые часы.

– Жан Пьер, – возвысила она голос, перекрывая шум на кухне. – Принимай: два заказа на утку. Одиннадцатый столик.

Маллори распустила завязки своего фартука, осмотрела в зеркале прическу и вышла в зал. Граф де Нанси Сельер, как обычно, сидел за столиком в эркере. Этот гурман-банкир ежегодно на две недели приезжал в Люмьер из Парижа. Хороший клиент. Всегда останавливался в девятом номере и столовался только в «Плакучей иве». Мадам Маллори преодолела свою нелюдимость и, когда он оторвался от меню, приветствовала его тепло и искренне.

У Маллори тут же возникло ощущение, что аристократ был задумчивее обычного, наверное, озабочен кризисом среднего возраста – как правило, он приезжал в «Плакучую иву» с женщиной гораздо моложе его, а в этом году гурман прибыл один.

Рядом со столиком графа висела любимая картина мадам Маллори, пейзаж XIX века, написанный маслом и изображавший марсельский рыбный рынок, и она незаметно поправила ее, так как предыдущий посетитель, садясь, слегка задел раму. Как из-под земли рядом с мадам появился мальчик в форме с золотыми пуговицами, в хлопковых перчатках, держа корзину домашнего хлеба на плече.

– Новинка: со шпинатом и морковью, из твердых сортов пшеницы, – пояснила Маллори, указывая серебряными щипцами на двуцветную булочку из двух сортов теста. – Сладковатые, особенно хороши будут с сегодняшним террином из фуа-гра с белым трюфелем и желе из портвейна.

– Ах, мадам, – отозвался шутливо граф де Нанси. – Перед каким жестоким выбором вы меня ставите.

Маллори пожелала ему приятного аппетита и пошла дальше, кивая знакомым посетителям, поправляя стоявшие на столиках орхидеи. На несколько секунд она остановилась, чтобы яростным шепотом отчитать сомелье. Его рукав был забрызган вином, и мадам приказала сменить униформу.

– Немедленно! – прошипела она. – Вы должны были сделать это без напоминания.

У стойки при входе мсье Леблан и его помощница Софи принимали пальто у посетителей, прибывших отдохнуть из Парижа. Маллори подождала в стороне, пока Леблан освободится.

– Ну, пойдем покончим с этим, – сказала она. – А вы, Софи, убавьте немного Сати. Громковато. Музыка должна быть едва слышна, она должна только создавать атмосферу.