— Проходи, тебя ждут.

За дверью — комната, почему-то похожая на бункер. Метров тридцать квадратных, приглушенный свет, климат-контроль. В углах — какие-то экзотические широколистные растения в кадках. Хозяин, как известно Марку, этакий агрессивный «зеленый», помешанный на экологии, биопродуктах и чистом воздухе, и все это — в условиях шестимиллионного мегаполиса. Почти посреди комнаты — два экологических дивана, стоящие друг против друга. Мягкие спинки у диванов сделаны из какого-то прозрачного материала. Какого именно, сказать трудно. Марк знает только, что девиз фирмы, изготовившей диваны: «No waste». Между диванами — стеклянный столик, уставленный бутылками и пакетами с чипсами, на краю лежит журнал с голыми красотками. Двое — каждый сидит на своем диване — смотрят по телевизору с диагональю как размах крыльев сверхзвукового истребителя «Подводную одиссею команды Кусто» или что-то вроде этого. При появлении Марка они отрывают глаза от флегматично скользящих по экрану рыб. Один из них делает приглашающий жест, и Марк опускается на край дивана. Его кожа под вспотевшей ладонью Марка напоминает ему прикосновение к телу Альки. Два огнестрела, раскрытые глаза, бело-синее постельное белье, труп кавказца на полу.

— Рассказывай, что там и как, — Драган пультом убавляет звук.

Пока Марк говорит, он смотрит в глаза Драгану. У того целлулоидный взгляд, причина которого — непрерывные «Мальборо лайт» с афганским хашем, совершенно неясным для Марка образом сочетающиеся в мозгах Драгана с личным тренером по йоге, мюслями на завтрак и любовью к обогащенному кислородом воздуху. Темные волосы коротко пострижены, мускулы играют на мощной шее, по которой под одежду спускается кельтский узор татуировки. Выражение лица — умиротворенное, будто Новопашин рассказывает ему сказку на ночь. Отец Драгана — югославский инженер, серб по национальности — познакомился со своей будущей женой, врачом из Советского Союза, на стройке электростанции в Египте. Из Африки они вернулись официальными мужем и женой, жили в Ленинграде, воспитывали вскоре родившегося сына Драгана. Тот рос любознательным, с техническими наклонностями, но немного вспыльчивым парнишкой. Когда пришла пора получать высшее образование, пошел в электро-технический институт, но вскоре начались лихие девяностые, и Драган выбрал путь криминала, по собственному усмотрению трактуя УК. Умный, хитрый и жестокий, он пережил многих подельников и конкурентов и занял свое место под солнцем. Отчасти из-за своих качеств, отчасти из-за имени, отчасти из-за бешеного темперамента он получил прозвище Дракон. Под этим именем Марк его и узнал, когда с помощью Алины устроился водителем-охранником в эскорт-агентство, где при номинальном директоре — глуповатом парнишке лет двадцати пяти, чьем-то родственнике — за главного был Драган. Его боялись. Он был суров, но, надо отдать должное, справедлив. Как предприятие с вредным производством, выплачивающее повышенные экологические платежи. Всегда был готов отпустить ту или иную девушку из бизнеса или на заработки в смежные области — вроде Алькиных порносъемок. Никогда не рукоприкладствовал, наоборот — защищал моделей. Алина как-то обмолвилась, что однажды Дракон в одиночку приехал на ночную квартиру, где двое пьяных менеджеров, ушедших в отрыв с премиальных, избили его проститутку, и отправил их в больницу, уходив одного кастетом, а другого выкинув из окна третьего этажа. И через день улетел волонтером на побережье Мексиканского залива спасать экосистему от разлившейся нефти. В другой раз он ехал по Сампсоньевскому, когда из шедшего впереди него «джука» с блатными номерами в форточку вытряхнули пепельницу. Драган подрезал «ниссан», за рулем которого сидела дочка какого-то чиновника из Смольного, как она тут же заявила, и начал вежливую неспешную беседу о том, что мусорить там, где живешь — плохой тон. Дочка чиновника скривила модельную мордашку и ответила что-то нелицеприятное. Тогда Драган за волосы вытащил заверещавшую девицу из «джука» и буквально повозил лицом об асфальт. Потом уехал, пообещав девице, что найдет ее и отрежет ей губы, если она поднимет шум. «Чем мохито и члены сосать будешь?» Судя по всему, девица ему поверила.

Марк заканчивает рассказывать. Драган затягивается сигаретой, что-то думает, затем говорит:

— Познакомься, Марк.

Он показывает на сидящего на соседнем диване.

Второй за вечер кавказец. Этот живой. Старше Драгана лет на десять, одет со вкусом, явно дорого, серьезные часы на руке, на правой части лба свежая ссадина, даже, скорее — рана, зашитая хирургом. Поломанные хрящи ушей выдают в нем бывшего борца.

— Это Джонни И. Депп, — представляет кавказца Драган. — Совладелец моего бизнеса.

Замороженные кокаином эмоции Марка позволяют ему пошутить:

— Он Джонни или Депп? И где второй?

Кавказец и Драган смотрят на него, потом серб произносит:

— Думал, ты ее любишь… Джонни И. Депп. «И» означает — Ильяс, его настоящее имя, а Джонни Депп — прозвище вроде моего. Он веселый парень, как Джек Воробей, да, Ильяс?

Ильяс совсем не кажется Марку веселым парнем. Скорее — человеком, только что закопавшим в землю своего пса, которого ему щенком подарили на День рождения в детстве.

Кавказец проводит рукой по ране на лбу. Говорит:

— Человек, которого убили с проституткой — мой родственник, сын сестры, — он вздыхает. — Я взял его в свое дело…

— Метадон, — перебивает Ильяса Марк, — имеет отношение к твоему делу?

Ильяс смотрит на Марка, на закуривающего новую «мальборо» Драгана, тот делает знак — одними глазами.

— Метадон — и есть наше дело, — произносит Ильяс. — Почему ты спрашиваешь об этом?

— Нашли на квартире, где произошло убийство, — отвечает Марк. — Этот твой племянник — он употреблял?

Внезапно Марк понимает, что кокаин отпустил его. Он начинает чувствовать то, что минуту назад не чувствовал, видеть — что не замечал. Например, двух девочек лет по четырнадцать, которые в дальнем углу комнаты с помощью каких-то неизвестных Марку гаджетов перед большим телевизором (не меньше того, в котором плавают рыбы и команда Кусто) играют в теннис. Вскрикивают, нанося виртуальные удары, сопят, пытаясь дотянуться до трехмерного мяча из двоичного кода. Отблески зеленого корта освещают их скулы, а из-под коротких юбок в шотландскую клетку виднеются трусики. В стене над девочками — вытянутое окно с концентратором — линзой, собирающей днем солнечный свет и греющей им полосатый, под шкуру амурского тигра, ковер с коротким ворсом. Алька говорила по секрету, что, в хлам обкурившись, Драган любит на нем валяться.

Драган перехватывает взгляд Марка и поясняет:

— Разнюхал телочек спидами, чтобы потрахаться от души, от сердца, а тут вся эта канитель началась. А их прет на движение. Пошли потанцевать, мало. Вернулись сюда, видишь — теперь играют. Уимблдон у них. Стонут как Мария Шарапова — а я еще и не дрючу их.

Драган смеется. Его смех похож на хруст мнущихся алюминиевых банок из-под пива.

Марк вспоминает, как Алька, рассказывая о пристрастии Драгана к несовершеннолетним, назвала его «чертовым лоликонщиком». Не исключено, что в этой страсти тоже каким-то образом проявляется любовь серба к дорогим экологически чистым продуктам. Он еще несколько секунд наблюдает за «теннисистками», потом отводит глаза и в его голове вспышками стробоскопа возникают сцены, действующие лица в которых — Драган, диван, на котором он сидит, и девочки. Потом перед глазами возникает лицо Альки. Она говорит: «Первыми уходят самые лучшие». Марк отвечает ей, что он не уверен, что дагестанец Талгат Гамидов, застреленный вместе с ней, относится к числу самых лучших. Внезапно он осекается, возвращается в реальность и смотрит на Драгана, пытаясь понять, разговаривал он сейчас вслух или про себя. Наверное, все-таки про себя, потому что серб говорит о другом: