Я посмотрела в зеркало. Все в порядке, ничего не заметно. За несколько последних дней ценность этого куска слоновой кости многократно возросла. У меня возникло ощущение, будто я храню драгоценности британской короны.

Ахмеда Рашида дома не было. Это и успокоило меня, и немного озадачило. Все еще не зная, считать себя его пленницей или гостьей, я с опаской вышла из спальни. Меня никто не охранял. Входная дверь открылась, когда я толкнула ее рукой. Ничего не понимая, я заперла дверь, пересекла комнату и отворила ставни.

Шум и свет, суматоха и ароматы — все смешалось в калейдоскопе жизни. Я была на четвертом этаже, окно выходило на улицу, где царило оживление. Взглянув на пешеходов, я тут же отошла и затворила ставни. В это мгновение я поняла, что имел в виду мистер Рашид, когда утверждал, будто на улицах много народу и мне в этом доме оставаться безопаснее, нежели оказаться за его пределами. Боже мой, на этой улице такое множество людей, и любой из них мог оказаться убийцей Джона.

Я прижала лицо к ставне и пыталась хоть что-нибудь рассмотреть. Через дорогу, прямо напротив, стояли жилые дома — они казались невероятно старыми и серыми: одни были с балконами, другие — с замысловатыми окнами, многие окна закрыты занавесками или ставнями. Похоже, с той стороны мне опасность не грозила. Однако как разглядеть, кто скрывается среди этой плотной толпы внизу, на улице. И причем так, чтобы он меня не заметил первым.

Я вспомнила толстяка и невольно вздрогнула. А что, если он ходит там, внизу? Насколько уверен Ахмед Рашид, что никто не видел, как мы выходили из гостиницы, и не узнал, кто я такая? Чем больше я думала о Джоне Тредвелле, тем больше приходила в ярость. Даже не из-за того, что он обманул меня, а потому что сама оказалась столь слепа и наивна. Если Ахмед Рашид задумал использовать меня, покорить обаянием, то у него ничего не выйдет. В этот момент я доверяла лишь одному мужчине на свете — доктору Келлерману — и все отдала бы ради того, чтобы он был здесь, рядом со мной.

Я вздрогнула, услышав какой-то шум у двери. Вошел мистер Рашид с газетой под мышкой. Заметив удивление на моем лице, он сказал:

— Извините. Я не хотел вас испугать. Не думал, что вы уже встали. Еще так рано.

— Да, знаю. Доброе утро.

Он улыбнулся и ответил:

— Сабах аль-хейр[24]. Я приготовлю вам чай.

Он ушел в другую комнату. За дверью слышался шум — гремела посуда, из крана лилась вода, на пол упала то ли ложка, то ли вилка. Вскоре он появился снова, беззаботно улыбнулся и снял пиджак.

Я наблюдала, как мистер Рашид ходит по комнате, и не знала, что сказать. Меня выручил он сам, спросив:

— Как спалось?

— Спасибо, хорошо.

— Замечательно, рад слышать. Сон вам был необходим. Присаживайтесь, пожалуйста.

Я села на диван, а он опустился в мягкое кресло напротив.

— Сегодня утром я был в полиции. Мне не хотелось терять время. Инспектор, расследующий убийство Джона Тредвелла, — мой друг. Мы поговорили с глазу на глаз.

Я объяснил ему, что вы, вероятно, та американка, которую они разыскивают, и не имеете никакого отношения к убийству. Он вычеркнул описание вашей внешности, номер паспорта из рассылаемых по гостиницам объявлений, и вы уже не в розыске.

— Слава богу! — выдохнула я.

— Теперь это больше не должно вас беспокоить.

— Это значит, что я могу остановиться в гостинице? Полиции я больше не нужна.

— Да. — Он нахмурился. — Однако убийца мистера Тредвелла еще не найден. Не исключено, что он по-прежнему охотится за вами.

— Толстяк.

— Или Арнольд Росситер. Им известно, что вас нет в гостинице «Шепард». Теперь они будут искать вас.

— Мистер Рашид, мне бы хотелось узнать, в чем дело. Ради чего кому-то желать моей смерти?

— Скорее всего, они хотят взять вас в заложницы, чтобы добраться до вашей сестры. Таково мое предположение.

— И зачем им нужна моя сестра? — устало спросила я.

— Извините. — Он встал. — Похоже, чай готов.

Я подошла к окну и, чуть приоткрыв ставни, посмотрела вниз, на улицу. Машины проезжали редко, зато пешеходов было много. Некоторые были одеты по-европейски, многие — в просторной длинной одежде с широкими рукавами, без воротника и пояса. Все торопились по своим делам.

— Уверяю вас, они не знают, где вы.

Я повернулась и посмотрела на Ахмеда Рашида. В руках у него был поднос с чайником, чашками и горой пухлых булочек. Поставив поднос на низкий столик перед диваном, он сказал:

— Когда мы вчера входили из гостиницы «Шепард», я внимательно оглядел вестибюль. Никого из тех, кто работает на Росситера, там не было. И к тому же они не столь глупы, чтобы светиться там после совершенного убийства.

Я вздохнула и подошла к дивану. Он передал мне чашку с чаем и придвинул тарелку с булочками.

— Мисс Харрис, за квартирой никто не следит. Я в этом убедился.

Я взяла одну булочку, которая оказалась необыкновенно вкусной. А вот чай был чересчур сладким.

— Вам надо подкрепиться, — сказал он и настоял, чтобы я взяла еще одну булочку.

Я жевала булочку, он тем временем говорил:

— Один мой приятель работает в гостинице «Шепард», и я сказал ему, что разыскиваю вашу сестру. Он будет начеку и даст мне знать, если она там появится. К тому же чиновники таможни в аэропорту сообщили, что ваша сестра не покидала Египет.

Я хотела задать вопрос, но он опередил меня:

— Однако это вовсе не означает, что Адель находится в Каире. Я жду сообщений из Александрии и Луксора, откуда легко перебраться в Судан.

— Судан! Зачем ей туда перебираться?

— Мисс Харрис, я знаю не больше вас.

— А когда же вы собираетесь рассказать мне все остальное?

— Скоро, уверяю вас.

Похоже, это было его излюбленное выражение. Когда он подвинул тарелку поближе, я сдержанно поблагодарила:

— Нет, спасибо.

Мы молчали, я старалась не смотреть на него, чувствуя его взгляд, в котором читался неподдельный интерес. Казалось, он впервые видит меня.

Ситуация была странной. Да и мужчина, сидящий рядом со мной, необычный. Мягкий, обволакивающий голос с характерным акцентом. Он подбирал слова, говорил неторопливо, словно проверяя, доходит ли до меня смысл сказанного.

— Мне пора, — вдруг сказал он, будто опомнившись. — Я вернусь сегодня днем. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома.

— Спасибо.

— Шукран.

Когда он надел пиджак и направился к двери, я спросила: