Но Клоду теперь не хотелось этого обмена. Он больше не уважал высокопарность аббата – его возвышенные речи о множестве ремесел. Клод был глубоко недоволен Оже и теперь не думал, что аббат – отличный педагог. Его не интересовали окаменелости, так же как не интересовало эмалирование. Даже исследования звуков больше не привлекали мальчика. Он остановился на краю утеса и посмотрел вниз, на деревню. Он увидел Голгофу, символ несбывшихся надежд на чудо. Он взглянул на ярмарочные лавки, выстроившиеся в круг, и еще раз представил себя господином здешних мест. Гнев поднимался в нем. Он запустил раковину с утеса, за ней последовал и корпус с расписной обезьяной.

Клод вернулся в поместье с пустыми руками. Только грусть жила в его сердце, а в сумке лежали часы, остановившиеся много лет назад.

На следующий день Клод вернулся к своей работе над часами, заканчивая лошадиную упряжь, часть миниатюры, заказанной богатым торговцем шелка из Лиона: «Один корпус из золота – всадница-проказница с кнутом».

Рисунок оставлял желать лучшего. Клод стал невнимательным и передержал цвета. Бедра наездницы слились с боками лошади, а лицо расплылось в отвратительной гримасе. Она превратилась в ужасного сатира с грудями. Клоду было необходимо вырваться на волю. После унылой прогулки вокруг поместья мальчик поплелся в дом, пиная ботинками камни тропинки. Он достал часы, подаренные матерью, и уставился на них, затем открыл корпус и исследовал механизм. Сделав это, он поискал в лабораториях аббата, чьи знания механики могли помочь починить единственное, что осталось в наследство Клоду от отца. Мальчик нашел Оже на выходе из запертой часовни.

– Это можно починить? – спросил Клод, показав часы. – Несомненно, ваших навыков хватит на то, чтобы это сделать.

Как правило, аббат легко покупался на такие уговоры, однако в этот раз он, видимо, неправильно понял вопрос.

– Для этого нужны инструменты, которые находятся за этой дверью. Ты же знаешь, вход в часовню запрещен.

– Ну пожалуйста!

Аббат, помявшись немного, сказал: «Жди здесь». Он исчез в тени коридора, который вел в библиотеку, и вернулся с несколькими инструментами.

– А почему бы тебе самому не попробовать? – предложил он. – Правильная чистка и сборка – все, что нужно. Просто будь осторожен. – Оже указал на места, где могли возникнуть трудности.

Клод начал работать над механизмом. Его руки разобрали часы так легко, будто всю жизнь только этим и занимались. Затем аккуратно и внимательно он собрал все частички вместе. Клод получил огромное удовольствие оттого, что вдохнул жизнь в не работающий долгие годы прибор. А когда мальчик показал аббату готовые часы, он уже вполне заслуженно гордился собой. Впервые за несколько месяцев он работал с удовольствием.

Аббат был удивлен и одновременно доволен. «Вот почему колесики и шестеренки часов называются ходом», – сказал он, имея в виду мерное покачивание механизмов.

Возможно, оттого, что мать уже говорила о движении, правда, другого рода, для Клода эти слова обрели более глубокий смысл.

– Мне бы хотелось работать над ходом, если это возможно.

Аббат покачал головой:

– Если ты начнешь работать над механической частью часов, наш режим нарушится. Но я могу тебе пообещать, что ты сможешь заняться этим несколько позже. Сейчас счетовод бесится, стоит только отойти от плана. Кроме того, я не могу тебе позволить войти в часовню. Пока не могу. – Аббат и мальчик, оба инстинктивно посмотрели на двери часовни, которые оставались для Клода границами дозволенного. – Нет, прости меня. – Оже вздохнул. – Мне действительно очень жаль, но ты должен сосредоточиться на корпусах.

Клод уловил нотку сомнения в голосе аббата и принял это сомнение за молчаливое признание его мук. Он решил, что если будет выполнять необходимую работу быстрее, то у него появится время на изучение принципов изготовления часов.

Это оказалось нелегкой задачей. Клод прочитал, в основном урывками, полдюжины книг по часовому делу. Он делал заметки так же, как это делал аббат – используя метод перекрестных ссылок, и пометы на полях поднимались вверх, подобно белым флагам капитуляции. Они обозначали абзацы, непонятные Клоду, и их было великое множество. Все осложнялось тем, что многие инструменты, да что там говорить, самые лучшие и важные из них, хранились за дверями часовни, куда мальчику путь был заказан. Он понял, что, если хочет добиться успехов в механике, ему необходимо получить доступ в комнату. Это означало, что нужно составить план очередной атаки на слабую волю и щедрость аббата. Клод стал отчасти строителем, отчасти мыслителем – и его мыслящая половина думала о том, как повлиять на разум аббата.

– Почему он запрещает входить в часовню? – спросил Клод У слуг, собравшихся вокруг стола на кухне. Они намеревались очистить от шелухи устрашающе огромную гору бобов.

– Он никому не позволяет входить туда. Разве это не все, что мы должны знать? – ответил Кляйнхофф.

– Почему это никому? – бросила Катрин.

– Как?! А кому разрешает? – удивился Клод.

– Ей.

Клод снова спросил, пытаясь казаться безразличным:

– Ей?

Судомойка выдала еще одну сплетню о женщине, с которой никто из слуг не был знаком и чье имя аббат однажды упоминал в разговоре.

– Мадам Дюбуа – загадочной незнакомке. Я сама видела ее и аббата в прошлом месяце. Они были там.

– Где там?

– Так и быть, я расскажу. Они издавали такие звуки… Ты мог бы записать их в раздел «Боль и наслаждение», если у тебя, конечно, есть такой раздел в свитке «З».

Мария-Луиза предоставила еще немного сведений:

– А я слышала их неделю назад, в воскресенье. Аббат кричал в своей часовне. Никогда не слышала, чтобы он так кричал. Бедная женщина!

– Мы все их слышали, – в конце концов сказал Кляйнхофф.

– Но почему в часовне? – поинтересовался Клод.

– Ну, ты же знаешь, как он относится к Церкви. Там аббат становится другим. Свирепым, склонным к насилию. Правда, делает он это не со зла.

Клод продолжал настаивать:

– А как же инструменты? Как мне их достать?

– Тебе это никогда не удастся, – ответил Анри.

– Я снова спрошу аббата. Я должен спросить.

– Лучше тебе иметь вескую причину для этого, друг мой, – посоветовал Кляйнхофф.

– О, она у меня будет, – произнес Клод. – Обязательно будет.

– Господин, вы здесь? – позвал Клод. Ему сказали, что аббат ожидает его в лаборатории красок, но когда мальчик протиснулся сквозь тяжелую шерстяную штору, то ничего не увидел. В комнате было темно, хоть глаз выколи.

– Входи, входи. Привезли наконец-то. – Аббат стоял возле склянок с красными пигментами.

– Что привезли? – Клод споткнулся о книгу, пока прокладывал себе путь в глубь лаборатории.