Мне стало жаль мсье Нестора. О нем рассказывали, что несколько лет назад, когда он еще был монахом в Ла-Салье, он потерял голову по причине «избытка ума» и пристрастился ходить на вокзал в Сан-Себастьяне, чтобы сесть в первый попавшийся поезд. История эта был известна среди его учеников в гостинице «Аляска», и большинство думало, что он сложил с себя духовный сан как раз по причине помешательства. Когда над ним хотели подшутить, Адриан и Мартин называли его Поезда.

«Я, должно быть, никудышный преподаватель, – сказал мсье Нестор, или, если называть его так, как предпочитал он, Редин. – Первой перестала ходить на занятия Сусанна. Потом настала твоя очередь. И Адриан, поскольку он нездоров, тоже почти не ходит. Просто катастрофа». Его костюм кремового цвета был изрядно потрепан. Как и его рубашка, у которой, как мне показалось, манжеты были подштопаны. Он не преувеличивал, говоря о бедности. Потеря группы в гостинице «Аляска» могла означать для него настоящую катастрофу.

«Это не из-за вас, – сказал я. – Сусанна перестала ходить из-за Мартина, потому что они не ладят между собой. Они с Хосебой хотели организовать новую группу». – «Это было бы совсем неплохо. Для меня было бы замечательно иметь еще один урок. Мне нужно купить очки. Просто невероятно, какие они здесь дорогие. В Англии они гораздо дешевле». Он задумался, как будто занявшись подсчетами. «А ты почему не ходишь?» – спросил он меня затем. Я повторил свою ложь: «Я пытаюсь сосредоточиться. Хочу писать».

«Чтобы писать, нужно иметь деньги, – сказал он, разглядывая Фараона. – Вспомни о Хемингуэе. Я много раз читал, что он был беден и, когда жил в Париже, ходил в парк ловить голубей, чтобы было хоть чем-нибудь перекусить. Ухх!» Редин махнул рукой, чтобы продемонстрировать, что истории вряд ли можно верить. «Legendes!» – воскликнул он. Или, может быть, по-английски, legends, поскольку он постоянно путал языки. «Вы уверены?» – спросил я его. «Абсолютно. Я много раз говорил вам, что очень хорошо его знал». По этому поводу среди тех, кто посещал занятия, не было общего мнения. Некоторые считали историю о знакомстве Редина с Хемингуэем выдумкой. Именно так полагали, как и следовало ожидать, Мартин и Адриан, но так же думал и Хосеба. Последний говорил, что, может быть, где-то они и оказались вместе, например на празднике в Памплоне, и на Редина это, должно быть, произвело сильное впечатление, потому что Хемингуэй был очень популярен в Испании. Я тоже сомневался. «Хемингуэй на корриде» – такова была подпись под фотографией, которая каждое лето непременно появлялась в прессе. – Трудно было представить такого известного человека в обществе Редина.

«Как это человек, имевший в кармане доллары, мог быть бедным! – воскликнул Редин, вскочив с каменной скамьи и говоря так, словно он с кем-то спорил. – В те времена, когда он начал приезжать в Испанию, на один доллар могли пообедать двадцать человек! Двадцать человек! – Он указал на «мерседес» Анхеля, прежде чем завершить свои рассуждения: – У тебя тот же случай. Тебе повезло: ты богатый. Можешь стать писателем».

Из дома вышли Анхель и Хуан, снова о чем-то споря. Анхель обратился к Редину. «Мы собираемся воздвигнуть на площади новый памятник в память о погибших на войне и хотим открыть его одновременно со спортивным полем. Но Хуан против», – объяснил он ему. Дядя подмигнул мне. Он был менее возбужден, чем Анхель. «Только деньги зря тратить. Кому нужны памятники? Лучше бы соорудил парк для детей». – «Парк для детей? – возмутился Анхель, словно только и ждал этого вопроса. – Ты что, не знаешь, что мы и так собираемся его соорудить? А лучше сказать, мы его уже сооружаем!» – «И где же вы собираетесь расположить его? Я что-то его не видел». – «Где? Да прямо рядом со спортивным полем, ближе к реке! Напротив Урци!» – «Как хочешь, Анхель, но памятник это чистое расточительство, – повторил дядя. Потом взглянул на Редина – А вы что думаете? Вы за или против?»

Редин посмотрел вдаль, в сторону леса. Он не любил спорить, даже в шутку. «Что касается памятников, то в этом отношении я потомок римлян. Они мне нравятся», – произнес он наконец. «Видишь? – сказал Анхель дяде Хуану. – Он тоже «за». – «За римлян, разумеется», – добавил Редин. Но таким тихим шепотом, что лишь я смог расслышать.

Анхель вынул из багажника автомобиля аккордеон. «Пора уже тебе чем-то заняться, ты не думаешь? Ты уже несколько недель не репетируешь», – сказал он. Дядя снова подмигнул мне: «Прекрасно! С сегодняшнего дня в Ируайне все будут танцевать!» Анхель поставил футляр с аккордеоном рядом с дверью. «Ты-то стал бы танцевать только за деньги, не иначе», – упрекнул он дядю. Я разозлился. «Ты что, ни о чем другом говорить не можешь? Кого угодно выведешь из себя», – сказал я ему. Он сделал вид, что не понял намека. «Пляшет песик за монетку, а дадут – так за конфетку», – неожиданно продекламировал Редин. Анхель, смеясь, зааплодировал: «Очень мило». Дядя тоже засмеялся и направился к павильону. «Посмотрю, как там лошадь. Сын Аделы – слишком рискованный парень, погнал ее в опасные места. Она едва не сломала ногу. Хочешь взглянуть?» Анхель отказался от приглашения. «Мне нужно везти мсье Нестора». Он влез в автомобиль. Редин сделал то же самое. «Тебе следовало бы взглянуть, как твой сын научился ездить верхом», – сказал дядя. «Я рад, что он хоть чему-нибудь научился, – ответил Анхель, включая мотор. Затем повернулся ко мне: – Останешься здесь до праздников. А потом домой».

Из другого окошечка Редин сделал знак, чтобы я подошел. Он передал мне просьбу: «Чуть было не забыл. Тереза сказала мне, что ей хотелось бы тебя навестить. Если ты не возражаешь». – «Конечно не возражаю», – согласился я, не подумав. Мне не могло прийти в голову, что Тереза будет просить разрешения навестить меня.

Они уехали так же, как приехали, поднимая дорожную пыль. Я отправился в павильон к дяде и Лубису.

Тереза пришла одна, она «просто решила прогуляться» и теперь сидела на каменной скамье, пока мы с Лубисом заканчивали побелку стен кухни. Потом, когда мы вышли, вручила каждому из нас по букетику полевых цветов. «Что следует сделать девушке, чтобы ее приняли в бригаду маляров?» – спросила она. Лубис засмеялся: «Никогда не видел, чтобы девушка белила стены. Кроме того, ты слишком элегантна. Только посмотри, какой на тебе сегодня красивый костюм». Лубис вновь был весел. Рана Зиспы постепенно зарубцовывалась. Тереза поцеловала его в щеку. «Спасибо за то, что сказал мне, что я элегантная». Лубис снова засмеялся: «Теперь я всегда буду ходить в известке. Может, тогда меня снова поцелуют». Тереза была одета в желтый костюм, на плече у нее висела белая сумочка.

«Как там народ?» – спросил я ее. «Какой народ, Давид?» – «Ну, как какой народ, Тереза? Наши друзья. Вы ходили купаться на Урцу?» Она пристально посмотрела на меня. Она была накрашена, и черная линия подчеркивала ее глаза оливкового оттенка, желтоватые, почти бурые. «На Урце было много народу. Я бы сказала, там были все не стоящие внимания и отсутствовал единственный, кто его заслуживает. Я имею в виду тебя». Лубис заерзал на скамейке. То, что девушка говорит так откровенно, казалось ему вызывающим. Мне, впрочем, тоже.

«Я не собиралась приходить, – сказала Тереза, сменив тон. – Считается, что девочки не должны бегать за мальчиками. Но вопрос в том, что делать девочке, если мальчик ни о чем не догадывается». На этот раз Лубис попытался было уйти. Но я схватил его за руку и вновь усадил. Тереза насмешливо посмотрела на нас: «Ты понимаешь? Давиду стыдно оставаться со мной наедине». – «Не в этом дело, Тереза», – возразил я. Я начинал нервничать, она неотрывно смотрела на меня.