Даже не думай. Такого не случится.

Надеясь на это, Ганнон направился от берега в глубь острова.

Его беды начались, когда он добрался до Гексапил – главных ворот в северной части сиракузских стен. Ганнон подошел к городу накануне вечером, не встретив ни одного римского дозора. Однако когда впереди показались Гексапилы, солнце было уже над самым горизонтом, и он услышал, как перекликается стража, закрывая огромные деревянные створки. Путники, искавшие вход в город так поздно, могли легко вызвать подозрение, тем более в военное время. Несмотря на то что он имел при себе кольцо Ганнибала и рекомендательное письмо, Ганнон выглядел оборванцем без обола за душой. Его могли бы обвинить в том, что свои вещи и меч он украл, и пока не представится возможность поговорить с каким-нибудь командиром, стоило соблюдать осторожность. Удрученный и голодный, юноша нашел подходящий закуток под деревом в удалении от дороги и там завернулся в шерстяной плащ. Не выспавшись, он встал утром одеревеневшим и озябшим. Внимательное наблюдение за движением по дороге к городу позволило подойти к Гексапилам одновременно со множеством других путников. Рядом могли быть римляне, но людям нужно было входить и выходить. Крестьяне и торговцы имели товары на продажу, а работники могли предложить свое время и руки. Были и другие путники – отряды возвращавшихся из дозоров солдат и новобранцы из окружающих деревень, откликнувшиеся на призыв Сиракуз. Ганнон пристал к группе последних в надежде, что стража не обратит на него внимания.

Но не тут-то было. Большинство часовых любили грубо пошутить над новобранцами, но один соколиноглазый солдат заметил, что Ганнон идет сам по себе.

– Эй, ты, там! – пролаял он по-гречески.

У Ганнона возникла мысль броситься бежать и скрыться в улицах, но тут же показалась неразумной. Не зная города, он рисковал быть схваченным как вражеский лазутчик. Разумнее было сохранять спокойствие и ждать развития событий. Ему нечего бояться. Поняв это, Ганнон заставил сердце прекратить отбивать стаккато в основании горла.

– Я, господин? – спросил он на том же языке.

– Угадал, болван. – Стражник свел свои густые черные брови в одну линию. – Или я смотрю на кого-то другого?

– Нет, господин.

– Подошел сюда. Быстро!

Его звал человек средних лет в иззубренном бронзовом панцире и таком же видавшем виды беотийском шлеме. Он был вооружен мечом и длинным метательным копьем. Ганнон раньше видел таких типов. Получив немного власти, когда рядом нет командира, им нравилось строить из себя самого Зевса Сотера. А уколи такого достаточно больно, и он обмякнет, как козий мех с вином. Но все-таки Ганнон находился не в том положении, чтобы осадить стражника. Нужно улестить этого засранца и пробраться в Сиракузы, подумал он.

– Быстро, я сказал!

Со всей прытью Ганнон протолкался мимо крестьянина на запряженной мулами крытой повозке, который только отшатнулся.

– Да, господин? – спросил карфагенянин, избегая смотреть в глаза.

– Имя!

Ганнон открыл рот, чтобы сказать «Алким», но густобровый уже нетерпеливо ткнул пальцем ему в грудь.

– Что, кошка откусила тебе язык?

Рассердившись, юноша решил открыть, кто он есть.

– Ганнон, – ответил он, приглушив голос, чтобы люди за спиной не услышали. Среди них могли быть римские шпионы, и им незачем было знать, что в Сиракузы вошел переодетый карфагенянин.

– Как? Говори громче!

Ганнон наклонился ближе и назвал свое настоящее имя.

– Я карфагенский командир. Меня прислал Ганнибал Барка с посланием к вашему командованию, к Гиппократу и Эпикиду.

Густобровый посмотрел на него с недоверием, потом рассмеялся.

– А я долбаный Аппий Клавдий Пульхр[3], пропретор… Что у тебя за спиной?

– Мои вещи. Одежда, провизия, меч.

– Меч? – Оттолкнув путника, густобровый взял наперевес копье. – Тревога! Я поймал одного с оружием!

Вокруг Ганнона раздались панические крики, и простой люд бросился в разные стороны – кто в город, кто из города. Через несколько мгновений он остался один в кольце нахмуренных солдат стражи, наставивших копья. Юноша уронил мешок, выбросил кинжал, поднял руки и громко проговорил:

– Я безоружен.

Густобровый начал кричать, что его нужно прикончить на месте, и многие товарищи выражали согласие. К счастью, остальные были испуганы и колебались в нерешительности. За спиной у них столпились люди посмотреть, что происходит.

– Шпион! Шпион! – послышался чей-то голос из толпы.

Кольцо копий заколебалось. Густобровый выругался и сделал шаг к Ганнону. Тот старался сохранять спокойствие.

– Мне нужно поговорить с вашим командиром, – сказал он, повысив голос.

– Мы сами решим, что с тобой делать, червяк, – прорычал голос у него из-за спины.

Карфагенянин начал поворачиваться, но тяжелый удар обрушился ему на затылок, и он лишился чувств.

Ганнон судорожно вдохнул, когда ему на голову вылили ведро воды. Он лежал на боку, связанный веревками, как свинья, которую сейчас зарежут. Слепящая боль отбивала ритм у него в черепе, а во рту было сухо и шершаво. Перекатившись на спину, он увидел, как за ним с подозрением наблюдают четыре человека. Один из них был густобровый. Два других – простые солдаты, но четвертый был начальник в полированном нагруднике и птеригах, защищавших плечи и пах. Облегчение Ганнона сошло на нет, когда тот указал на его шею.

– Ты раб?

У юноши напряглись нервы. Он не заметил, что они сняли у него с шеи повязку, открыв знак «Б», который ему оставил Пера. «Б» означало «беглый раб».

– Нет. В прошлом меня захватили римляне и пытали. Это их отметина.

– Правдоподобная история, – хмыкнул начальник.

Но вскоре рассказ Ганнона показался еще более правдоподобным, когда он упомянул кольцо Ганнибала и письмо. Их не нашли, когда его обыскивали. Обнаружив их – когда его раздели догола, – начальник напустился на своих солдат:

– Как же вы не заметили?

Бойцы обиженно повесили головы. Ганнон не обращал на них внимания, сосредоточившись на том, чтобы свободно и быстро по-гречески вкратце изложить начальнику свою миссию. Тот собрался было сломать печать на письме, но Ганнон предупредил:

– Можете распечатать, но на свой страх и риск: оно предназначено только Гиппократу и Эпикиду.