— Ты прав. Если только не найду убийцу.

Ну вот, приехали. У некоторых просто отсутствует представление о том, как устроен мир. А так она очень не глупа, правда. Просто унаследовала у Гарри всю его земную прямоту, его прямолинейность в решении проблем, только вот забыла прихватить немного мудрости. У Гарри туповатость применялась, когда надо было решить какой-нибудь дерьмовый вопрос. У Деборы это был способ притвориться, что такового не существует.

До моей машины меня подвез один из патрулей. Потом я ехал домой, представляя, что оставил голову у себя, тщательно завернул в салфетку, положил на заднее сиденье и вот везу домой. Ужасно и глупо, согласен. В первый раз я понял этих грустных людей, чаще всего шрайнеров,[18]которые ласкают женские туфли или носят с собой грязное белье. Жуткое чувство, мне захотелось принять душ, наверное, так же сильно, как хотелось бы погладить эту голову.

Только вот у меня ее не было. Делать нечего, пора домой. Я ехал медленно, на несколько миль в час ниже разрешенной скорости. В Майами это как повесить на спину плакат «Вмажь мне!». Конечно, мне никто не вмазал, для этого им пришлось бы замедлить ход. Мне гудели семь раз, восемь раз показали средний палец, и пять машин просто объехали меня — кто по тротуару, кто по встречной.

Впрочем, сегодня даже высокая энергетика этих водителей не смогла поднять мне настроение. Я был смертельно утомлен и потрясен, мне нужно подумать, забыть гулкое эхо Арены и тупую болтовню Ла Гэрты. Медленная езда дала мне возможность поразмыслить, разобраться в значении всего произошедшего за день. И выяснилось, что одна глупая фраза все время звенит у меня в голове, перескакивая с извилины на извилину. Казалось, она живет собственной жизнью. Чем больше я в нее мысленно вслушивался, тем больше смысла находил. А по ту сторону смысла она превращалась в некую искушающую мантру. Стала ключом к мыслям об убийце, выкатившейся на дорогу голове, засунутому в мешок зеркалу и восхитительно сухим фрагментам тела.

Если бы это был я…

Например: «Если бы это был я, что бы я хотел сказать этим зеркалом?» или «Если бы это был я, что бы я сделал с грузовиком?»

Конечно, это могло бы показаться завистью, что плохо для души, но поскольку души у меня нет, значит, нет и проблемы. Если бы это был я, я бы бросил грузовик в укромном месте неподалеку от Арены. Потом очень быстро убрался бы оттуда — на припрятанном где-то рядом автомобиле? На угнанном? Зависит от обстоятельств. Если бы это был я, оставить части тела на Арене было запланировано заранее, или так вышло в результате гонки по дамбе?

Нелогично. Он не мог предугадать, что кто-то погонится за ним в сторону Норт-Бэй-Виллидж, разве не так? Но почему тогда у него была готовая для броска голова? И почему все остальное он отвез на Арену? Странный выбор. Да, там полно льда, а холод — это только хорошо. Вот только огромное гулкое пространство совершенно не подходит для такого рода интимных моментов — если бы это был я. Арена — ужасная, настежь открытая опустошенность, не может быть проводником настоящего творчества. Забавно побывать, но не здесь студия настоящего художника. Свалка, а не рабочее место. Просто не соответствует ощущениям.

Конечно, если бы это был я.

Итак, Арена — смелый бросок на неизведанную территорию. Такой ход должен разозлить полицию и скорее всего направить ее в ложном направлении. Если там, само собой, еще понимают, что такое ложное направление, в чем я все больше сомневаюсь.

И — чтобы покончить с зеркалом: если я прав насчет причин выбора Арены, тогда зеркало — дополнительный атрибут, отражающий эти причины. Оно может служить связующим звеном, комментарием ко всему, что произошло, включая оставленную отдельно голову. Заявлением, объединяющим все нити, связывающим их в аккуратные узлы, подобно фрагментам тела в пластиковых мешках.

Заявлением, элегантно подчеркивающим основную работу. Итак, как бы звучало заявление, если бы это был я?

Я тебя вижу.

Ну хорошо. Конечно, именно так. Я тебя вижу. Я знаю, что ты идешь за мной, и я слежу за тобой. Только я намного впереди, контролирую твой курс, устанавливаю скорость и наблюдаю, как ты следишь за мной. Я тебя вижу. Я знаю, кто ты такой, где ты, а все, что ты знаешь обо мне, — это то, что я наблюдаю за тобой.

Я вижу тебя.

Звучит логично. Только почему же мне не становится легче?

Дальше, что из этого я могу рассказать дорогой моей бедняжке Деборе? Дело принимает слишком личный оборот, приходится напрягаться, чтобы не забыть, что в нем существует еще и публичная сторона, и сторона эта важна для моей сестры и ее карьеры. Если у меня достаточно ума, чтобы слышать и реагировать, я не скажу ни ей, ни кому бы то ни было, что, по-моему, убийца пытается мне объяснить. А остальное? Должен ли я что-нибудь рассказать ей и хочу ли?

Все, перебор. Нужно поспать, иначе всего этого не рассортировать.

Я чуть не плакал, когда забрался в постель. Не стал сопротивляться сну, который наступил мгновенно, и я провалился в темноту. Проспал почти два с половиной часа, пока меня не разбудил телефонный звонок.

— Это я, — сказал голос на другом конце.

— Конечно, ты.

И это, конечно, была Дебора.

— Я нашла рефрижератор.

— Что ж, поздравляю, Деб. Очень хорошая новость. На другом конце провода наступила долгая тишина.

— Деб? — произнес я наконец. — Это ведь хорошая новость, правда?

— Нет, — ответила она.

Потребность во сне все еще ухала в моей голове, как выбивалка по циновке, хотя я и старался сконцентрироваться.

— Э-э… Дебора, что ты… что случилось?

— Я опознала ее. Абсолютно точно. Фотографии, части тела и все такое. И, как образцовый скаут, все рассказала этой сучке.

— И она тебе не поверила? — спросил я скептически.

— Может быть, и поверила.

Я старался открыть глаза, но они упрямо закрывались, и я сдался.

— Извини, Деб, кто-то из нас недоговаривает.

— Я пыталась объяснить ей, — очень тихим, усталым голосом произнесла Дебора, и у меня возникло ужасное чувство, как будто лодка тонет, а вычерпывать воду нечем. — Я все ей рассказала. Я даже была вежливой.

— Очень хорошо. И что же сказала она?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Совсем ничего, — повторила Деб. — Кроме обычного «спасибо», типа того, которое говоришь парню в гостинице, который отгоняет твою машину на стоянку. Потом она улыбается мне своей милой улыбочкой и отворачивается.