– Эй! Кто у нас вообще-то радистка?! Я или ты?! – вскипел Штирлиц. – Ишь, сопли распустила! Ути-пуси, Андрюшенька! Фигли-мигли, Гансушенька! Покушаем кашки, кашка вкусненькая! Ложечку за родину, ложечку за Сталина! Рано расслабились! Понятно?!

Назад ехали молча.

Штирлиц вытащил рацию из тайника и с трудом втиснул ее между чемоданами пастора.

«Нет худа без добра, – отметил он про себя. – В этой куче ее уж точно никто не заметит».

На выезде его остановил все тот же полицейский.

– У вас левый габарит не горит, – сообщил он Штирлицу. – И машина перегружена.

Штирлиц терпеливо сунул ему двадцатку. Размахивать эсэсовским удостоверением было бы все-таки непрофессионально.

– Еще червончик? – язвительно поинтересовался пастор.

– Хрен! Двадцать! И ничего не сделаешь. Такая модель: колесо пнул – фонарь горит, в салоне пукнул – не горит. Я уже и лампочки менял, и контакты. Все бесполезно.

– Можно и разориться, – посочувствовал пастор Шлаг.

– Если я в форме, они никогда не останавливают. Но во время командировок дерут в три шкуры. Он еще про ремни безопасности не вспомнил…

Дети задремали. Кэт тоже клевала носом.

– Эй, Катюха, – осторожно позвал Штирлиц. – Ты там сильно не засыпай. Сейчас немного отъедем и проведем радиосеанс.

– Угу, – сонно отвечала Кэт.

– Километров через пять есть хорошее место для радиосеанса, – подсказал пастор. – Сухой сосновый лесок, озеро.

– Сразу после поворота на Линденхоф? – уточнил Штирлиц. – Не годится. Айсман сегодня туда собирался, наверняка занял место. Проедем немного дальше…

Кэт все-таки уснула, пришлось ее будить.

Пастор вышел из машины и жадно закурил. Спящие дети мирно посапывали.

Штирлиц взял чемодан с рацией и в очередной раз мысленно обругал свое прижимистое руководство. Чемодан весил не меньше двадцати килограммов, а новую рацию не слали, отговариваясь скорым окончанием войны.

Кэт оступилась. Штирлиц придержал ее под руку.

– Соберись, девочка моя, – сурово сказал он. – Последний сеанс – и все. Для тебя война закончилась.

– Я в порядке, – ответила Кэт, зябко передернув плечами.

Штирлиц установил рацию на пень некогда раскидистого дуба. Кэт подышала на пальцы.

«Алекс – Юстасу, – понеслись в эфир быстрые точки и тире. – Передаю рецепт вестфальского горохового супа. Отварите небольшой кусок постной свинины. Сварите пять средних картофелин…»

Штирлиц оглянулся. Вокруг никого не было. Штирлиц осторожно положил ладонь на бедро Кэт. Радистка заметно вздрогнула. Штирлиц забрался под юбку и повел рукой вверх, упруго поглаживая пальцами теплую шелковистую кожу.

– Штирлиц, дурак, что ты делаешь? – прошипела Кэт.

– Не отвлекайся, – шепотом ответил Штирлиц. – Иначе подумают, что ты работаешь под колпаком. Могут и ликвидировать на всякий случай. У нас с этим быстро. Сама знаешь…

Ладонь Штирлица мягко, но решительно продвигалась между сжатыми ногами Кэт. Юбка задралась, в темноте стали видны белые коленки.

«Какие замечательные у нас все-таки девушки», – подумалось Штирлицу.

– Штирлиц, я на тебя в профком пожалуюсь, – пригрозила Кэт, не переставая профессионально отбивать морзянку.

– Не говори глупостей, – нежно прошептал Штирлиц.

– Ты хотя бы о жене подумал!

Штирлиц фыркнул:

– Кто бы говорил, радистка! И потом, мы ведь не всерьез. Так, маленькая радиоигра. Расслабься…

Штирлиц добрался до горячей подрагивающей цели и потянул в сторону резинку трусов. Кэт громко охнула…

Испортил все, как обычно, пастор Шлаг.

– Эй, молодежь! – издали позвал он. – Вы тут кусты сотрясаете, а там на шоссе, между прочим, разъезжает шайка байкеров со свастиками на рукавах! Спросили меня, не видел ли я молодую женщину и мужчину с чемоданом. Славянской или англосаксонской внешности.

Штирлиц вскочил на ноги.

«Быстро запеленговали», – отметил он.

– Ну а ты чего? – тревожно спросил он.

– А я отослал их в Линденхоф! – хохотнул пастор. – Если Айсман еще там, пусть они схватят его за одно место!

Штирлиц не удержался от смеха. Надо отдать должное пастору, на всякие розыгрыши он большой мастер. Поднялась слегка растрепанная и недовольная Кэт.

– Ну отослал и молодец! – пробурчала она. – Мог бы пять минут в машине посидеть. Кстати, дети не проснулись?

– Не проснулись, – нахмурился пастор. – Я попросил ребят вести себя потише! Ганс-Дитрих немного зашевелился, но я дал ему соску, и мальчик затих.

Штирлиц оценил степень опасности.

– Быстро отсюда валим. Рацию утопим в болоте…

Штирлиц бывал в Швейцарии три или четыре раза в год и дорогу знал хорошо. К утру его начало клонить в сон. Штирлиц хотел включить музыку, но побоялся разбудить спутников. Пастор похрапывал на переднем сиденье, устроив наискосок длинные костлявые ноги. Кэт спала, приоткрыв рот. Приткнутые пустышками малыши мирно посапывали. «Вот ради таких малявок… – на миг расчувствовался Штирлиц, но тут же оборвал себя: – Нет, нельзя. Нельзя распускаться и давать волю чувствам. Война не окончена, враг еще силен…»

На пограничном переезде скопилась большая очередь машин. Высшие чины Рейха устремились на сепаратную встречу с Даллесом и устроили на границе пробку.

Сквозь тонированные стекла Штирлиц разглядел загримированных Шеленберга и Кальтенбруннера.

«И здесь старина Мюллер оказался прав, – отметил про себя Штирлиц. – Золотая все-таки голова!»

Проинструктированные немецкие пограничники быстро пропускали нацистских бонз с их фальшивыми документами, но не ожидавшие такого наплыва швейцарцы с работой не справлялись. Штирлиц поймал на себе несколько завистливых взглядов коллег. С лыжами на крыше, полной машиной чемоданов, с детьми, женщиной и стариком в салоне он выглядел более чем законспирированно. Это оценили и швейцарские пограничники. Его машину выдернули из хвоста очереди и пригласили к досмотру в обход остальных.

– Приятно видеть, что хоть кто-то едет в горы, – приветливо сказал швейцарский офицер, шлепая печати в паспорта, – а не на сепаратные переговоры с американцами! Погода замечательная. Проезжайте! Хорошего вам снега!

Штирлиц нажал на газ, успев заметить, как вытянулось лицо переодетого в женское платье Кальтенбруннера.

– Что бы вы делали без старика Шлага! – воскликнул довольный пастор. – А ваша юная амазонка еще хотела меня пристрелить! Да вы без меня и шагу по Швейцарии не ступите!

Штирлиц напряженно думал, как распорядиться неожиданным преимуществом. Участие в сепаратных переговорах было для него лишь прикрытием, поводом вывезти Кэт, но теперь пешка может превратиться в ферзя и решить судьбу партии.