Покуда его не располовинило.

Если поначалу Эдрик думал, что потерял только Джемму, то очень скоро убедился в своем заблуждении.

Родители проявили диаметрально противоположное отношение к его помолвке с Аной. Эдрик опасался реакции на это известие отца, но тот только рукой махнул, предоставив сыну право самому строить жизнь. А вот мама заявила, что она бесконечно разочарована сыновней бесхребетностью и его низостью по отношению к брату. Эдрик, выслушивая ее упреки, скрипел зубами, но молчал о той низости, что позволил себе Хедин, уложив в постель Джемму, а потом отказавшись на ней жениться. Не сдержал лишь саркастический вопрос:

— Ты на самом деле веришь, что Хед собирался жениться на Ане?

— Хедин — твой брат! — отрезала мать. — А ты предпочел ему какую-то девицу!

Больше она с ним не разговаривала. Как Эдрик ни старался ее задобрить, что-то объяснить, даже надавить на жалость, мать была непреклонна. Она накрывала на стол, стирала белье, держала в чистоте дом, но на Эдрика отныне смотрела, как на нелюбимого дальнего родственника, постоянно путающегося под ногами. И от этого было почти так же больно, как от предательства Джеммы.

Но, как оказалось, боги решили и этим не ограничиваться. Они отняли у него Вальгарда.

Эдрик как сейчас видел перед глазами недавнюю сцену. Валь пришел в мастерскую и положил перед Эдриком ключ от входной двери. Эдрик, конечно, ожидал, Вальгард встанет на сторону приемной дочери, и где-то даже понимал его. Но именно в тот момент ощутил, что самые страшные его подозрения сбылись, а сам он остался совсем один.

— Тебе уже восемнадцать! — осуждающе заметил Валь. — Пора учиться отвечать за свои поступки!

Чем мог оправдаться Эдрик? Ничем. Не объяснять же то, что было понятно лишь ему одному. Потому что он гораздо лучше Вальгарда знал и Ану, и Джемму. И мог судить об их истинных чувствах.

Эдрик не имел права обидеть первую подругу, которая была рядом всю его жизнь, оберегая, заступаясь, стараясь помочь в любой проблеме и не жалея себя даже в минуты опасности. Что с того, что Ана далеко не всегда понимала его правильно, а иногда даже оказывала медвежьи услуги? Она осталась другом, не отвергнув Эдрика, даже когда он отдал столь явное предпочтение Джемме. Ей было нелегко с этим смириться, и иногда Ана даже позволяла себе нелестные высказывания в адрес соперницы, но она никогда не отказывала Эдрику в своем расположении. Не делала ему гадостей. Не укоряла его ошибками.

И не предавала.

Она поняла его и сейчас — как он понял ее там, на помосте, и привычно бросился на подмогу. Как бы это ни выглядело со стороны, а Эдрик не простил бы себе, если бы подвел Ану, когда она так в нем нуждалась. Что хотел Хед, делая ей предложение, Эдрик не знал. Может, решил испытать ее прочность: все-таки Ана была одной из немногих девушек, у кого при виде его статной фигуры не подгибались колени и кто не заходился от его внимания радостным визгом. Может, просто перепил и пустился во все тяжкие. Признаться, Эдрика это не особо интересовало. После того как Хедин отказался признать Джемму своей невестой, он перестал для брата существовать

Эдрик раздавил собственное сердце, потребовав от Хедина жениться на Джемме, но ее жизнь значила много больше его собственной. Если бы он знал какой-нибудь способ воздействия на брата, кроме воззвания к его совести, то без колебаний воспользовался бы им. Однако Эдрик оставался лишь тем, кем был: младшим сыном градоначальника, ничего не добившимся изобретателем и потерявшим смысл жизни зарвавшимся мечтателем.

Он сразу заметил, что в мастерской кто-то был. У Эдрика была отличная зрительная память, и он как картинку запоминал, как выглядело помещение перед его уходом. Это не имело никакого практического применения, однако сегодня выработанная привычка позволила увидеть, что ветродуй повернут к входной двери под другим углом; что у арбалета спущена тетива, тогда как раньше была натянута до упора, что ящик с инструментами стоит не на своем месте, а кувалда, годами покоившаяся возле печки, вовсе исчезла с глаз. Уж не за ней ли приходили воришки? Больше вроде ничего и не взяли, что казалось весьма странным. Эдрик с Вальгардом, конечно, особых сокровищ в мастерской не прятали, но за некоторые располагающиеся на полках механизмы можно было выручить неплохие деньги, однако же они взломщиков не заинтересовали вовсе.

Или это были не воры? Замок цел: явно родным ключом открывали. Не избавься Валь от своего, Эдрик первым делом подумал бы на него. Но сейчас ключ оставался только у Джеммы, и эта мысль невольно вынудила сердце Эдрика замереть в сладком предчувствии. Не к месту, не ко времени, но так было всегда, когда он думал о Джемме. Будто ожидание чего-то хорошего, потому что все лучшее давно уже связывалось у него именно с ней.

Эдрику было неважно, чем они занимались, где находились и о чем беседовали: все это было только фоном для их близости. Джемма казалась неиссякаемым источником фантазий, открывая перед Эдриком новые и новые грани неизведанного мира, и он с восхищением следовал за ней. И чувствовал себя от этого по-настоящему счастливым.

Однажды, еще в детстве, они вместе ловили бабочек. Набрели на потрясающую поляну, где их было уж точно не меньше, чем цветов, и весело гонялись за крылатыми красавицами, мешая друг другу, отыскивая самую необыкновенную, спугивая целые стайки, пока не повалились без сил на траву и не лежали потом рядом, держась за руки и глядя в безоблачное синее небо.

Джемма сплела венок и надела его Эдрику на голову. И долго ждала, что какая-нибудь бабочка оценит ее творение и украсит Эдрика своим разноцветьем, а потом сердилась на них и бурчала всю дорогу домой, пока Эдрик не достал из-за пазухи берестяной кулек, в котором спрятал несколько зазевавшихся пленниц, и не вручил его Джемме, попросив вынуть пробку.

Он выбирал самых красивых — тех, что могли бы оттенить яркость и изящество Джеммы. И она, проводив восторженным взглядом выпорхнувших из кулька бабочек, потом бросилась Эдрику на шею и жарко поцеловала его в щеку.

Эдрик до сих пор помнил, в какую именно.

Он ни тогда, ни сейчас не мог понять, что за бесенок с него вселялся рядом с ней. Эдрик всегда был сдержанным, скрытным, осторожным и весьма терпеливым человеком. Но Джемма без всяких усилий разжигала в нем огонь, который делал сердце горячим и способным на любые безумства. Сама того не зная, она вдохновляла Эдрика и направляла его стремления в нужное русло. Простым нечаянным словом могла решить сложнейшую проблему, как будто чувствовала Эдрика и мыслила так же, как он.

Как он умудрился ее потерять? Почему не подумал о том, что ощутит Джемма, услышав о его помолвке с Аной? Пусть даже она относилась к нему только как к другу и не претендовала на роль невесты, все равно должна была обидеться за его молчание о таком известии. С этой чертой ее характера Эдрик был знаком не понаслышке и однажды едва не отдал концы, стараясь заслужить прощение, но даже ее он любил. Без обид, так ясно говоривших, что Джемме он не безразличен, она была бы другой — быть может, лучше нынешней, но не той, без которой Эдрик не представлял своей жизни.