— Почему вы начали отход от Калуги? Производите отходы без приказа военного совета фронта, когда это категорически запрещалось.

— У меня не было сил для удержания противника. Против трех дивизий противника осталось четыре батальона, и удержаться не мог.

— Почему не просили разрешения на отход? Решили действовать самостоятельно, грубо нарушая приказ фронта?

— Я не отходил и дрался до последнего. Противник разрезал фронт, и части не выдержали натиска противника, отходили. Сам я был в северной группе вместе с полковником Мироновым и продолжал драться. Ночью произвел перегруппировку, чтобы драться. 14 были сильные бои, но уже защищаться было нечем. 5 гвардейская полностью потеряла 630 полк. И по одному батальону разрозненному оставалось в других полках. Я бросил все, что имел, включительно до батальона охраны штаба армии, чтобы удержать натиск противника. Но этого не удалось. Части понесли потери до 80–90 процентов и отошли. Все.

— Почему вы сдали Тарусу без приказа? Почему вы сдали Протву без приказа и продолжаете сдавать участки обороны без приказа? Намерены ли вы вообще выполнять приказ, требующий без письменного приказа не отходить?

— Тарусу оборонял 1281-й сп 60 дивизии. Под натиском противника полк отошел, а частично разбежался. Приказал немедленно привести полк в порядок и восстановить положение. Лично руководил командир дивизии и комиссар. Были приняты все меры к восстановлению, и полк перешел в наступление. Во время боя ранены командир дивизии, комиссар и командир полка, много других командиров. Полк задачу не выполнил и откатился. С утра 26 принял меры к тому, чтобы восстановить положение. На правом фланге не удалось иметь успех в направлении Троицкое… С утра 27 я буду продолжать наступление, чтобы восстановить положение. Все.

— Отвечайте на вторую половину вопроса.

— Докладываю, что я точно исполняю приказы народного комиссара обороны и приказов на отход и вообще отходить с занимаемых позиций никому не отдавал. Все. (Разговор двух командующих явно обостряется. Генерал Захаркин нервничает, хотя виду не подает. Единственное, что его выдает, — усиливающееся косноязычие. После оставления Калуги и Тарусы в 49-й армии работала группа военных прокуроров. Проведенное тщательное расследование вины командующего армией в том, что противник занял города, не усмотрело. Дело было прекращено. Но до конца октября и весь ноябрь Иван Григорьевич Захаркин пребывал в немыслимом напряжении: арестуют, не арестуют, расстреляют, не расстреляют… И тут уместно поразмышлять на тему: прибавляло ли это энергии командующему армией или деморализовало его? Кто знает… Г. К. Жуков своим непосредственным подчиненным создал жесткие условия. И ответственности за порученный участок фронта такой стиль командования явно прибавлял. Что же касается расстрелянных… О них, читая документы той поры, не думать нельзя. Среди них были конечно же и виновные, были и трусы, и паникеры, чье неадекватное поведение, согласно существующему небезызвестному приказу, укладывалось в расстрельные статьи и пункты. Но были и невиновные. Не все воевали в сухих штанах, психика у людей разная. — С. М.)

— Части отходят без ваших приказов, так надо понимать?»[26]

К сожалению, документ, хранящийся в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске, на этом обрывается. То ли потерян, то ли кем-то украден. Диалог, запечатленный на предыдущих листах, как видите, довольно напряженный, и драматизм тех дней он выражает вполне. Но что сказали два генерала друг другу дальше?

Неужели рукописи горят?!

Конечно, не одна пехота удерживала рубеж. В архивах удалось отыскать несколько документов, которые свидетельствуют о том, что за спиной у тех, кто сидел в окопах и поднимался в атаку, стояли значительные части усиления.

Вот донесение генералу Захаркину командира 4-го гвардейского артиллерийского дивизиона «катюш» майора Кочеткова. Документ открывает перед нами одну из малоизученных страниц войны, о которых принято было молчать. Я намеренно даю документ в полном объеме, так как в нем много, казалось бы, не нашей темы мелочей, которые, однако, очень сильно прибавляют к общей картине событий, происходивших под Москвой осенью и зимой 1941 года.

На донесении красным карандашом по диагонали наложена размашистая резолюция командарма: «Выделить роту прикрытия и закрепить за 7 гв. див. 2.11.41». Далее неразборчиво.

Морской дивизион под Кременками и Малеевом поработал хорошо. До сих пор в лесу валяются ржавые разорванные трубы от корпусов реактивных снарядов. Огонь велся достаточно точно, потому что трубы лежат именно в районе базирования немцев, среди землянок и окопов. Из обрушенных землянок поисковики поднимают предметы обихода немецких солдат, стреляные гильзы от винтовки «Маузер» и пулемета МГ-38, мины с немецкими клеймами. Майор Кочетков требовал у генерала Захаркина роту охраны. Видимо, некоторое время этой необходимой охраны морской дивизион получить не мог и бездействовал. Некого было дать, в окопах каждый боец на счету. Но у гвардейских минометчиков был строгий приказ: на передовую без усиленной охраны не выезжать. Дело в том, что немецкая разведка и артиллерия очень быстро засекала район и квадрат огневых позиций «катюш», и туда вскоре либо прилетали снаряды, либо самолеты, либо разведывательно-диверсионная группа с целью захватить установку и, что не менее важно, боеприпасы. На тот период реактивная установка БМ-31-12 считалась новейшим секретным оружием, за которым противник вел постоянную охоту.