— Да, я с ним встречаюсь, — вдруг сказала я. — По субботам. Ни на какие курсы я не хожу и никогда не ходила.

Мать побелела еще сильнее. Если вообще можно было живому человеку принять цвет белой простыни. Я наслаждалась ее видом! Так ей и надо. Но папу следует пожалеть.

— Папа! Иди сюда!

Мать тут же вскочила с криком:

— Не говори отцу!

Но папа уже прибежал на мой зов и стоял в дверях.

— Уйди! — закричала на него мать, но я вцепилась в его полосатый махровый халат и зашептала в его растерянное лицо:

— Папа, дядя Слава учит меня водить машину. Скажи маме, что мне уже можно!

— Что?

Этот вопрос задали они оба. В унисон.

— Ну да… — опустила я руки. — Правда, Березов говорит, что я до сих пор очень плохо вожу и ему стыдно сказать тебе об этом. Но он просто перфекционист. Я хорошо вожу, честно. Могу показать тебе даже.

— Как давно? — спросил папа.

— С прошлой весны, как снег с дорог сошел…

Да, летом Березов тоже украдкой приезжал на дачу. Правда, пришлось прятать в багажник велосипед, на котором, для бабушкиного спокойствия, я якобы в это время каталась. Хорошо, что «Кама» была складной.

— Я с ним поговорю, — незнакомым басом отозвался отец.

— Пап, не надо! Он на меня разозлится, что я тебе сказала.

— Ты большая молодец, что сказала. Но больше не смей садиться за руль. Ясно?

Он даже не дождался, пока я кивну. Вышел и хлопнул дверью. Мать осталась стоять у моей кровати.

— Яна, ты зачем это все выдумала? Думаешь, он не скажет отцу правду про вас?

— Скажет, — передернула я плечами. — Это и есть правда. Никакой другой правды нет. И если бы я начала с кем-то встречаться, то это был бы… Артем. Но я ему не нравлюсь.

Я назвала имя первого попавшегося одноклассника. К лицу мамы начала медленно возвращаться краска.

— Кто это? Шилов, что ли?

Я пожала плечами и отвернулась. Шилов? Пусть будет Шилов. Он красивый… Почему бы и не влюбиться в него… В маминых глазах.

— Он тебе сильно нравится, да? — начала подступать она ко мне со спины, и в голосе ее даже зазвучали радостные нотки.

Я передернула плечами, испугавшись, что она сейчас тронет меня, и я разревусь. Нет, не тронула. Просто вышла, пожелав мне доброй ночи, и попросила разбудить ее, если мне вновь сделается плохо с животом. И закрыла дверь. А я сразу рухнула в кровать и прокусила подушку, чтобы не закричать — дура!

Дурой была я — за все: за дурацкую тошноту, за притон, за поцелуй с прокуренным идиотом, за рев на груди у Березова, за то, что рассказала предкам про уроки вождения… Уроков больше не будет. Как и дяди Славы. Он на меня обидится за предательство. И правильно сделает. Так мне и надо! Зато не услышит про себя то, что услышала про него я. Мать идиотка. Полная! Но Инну я прибью! Тварь! Не настолько она была пьяна… Гадина! Шалава продажная…

Я грызла подушку, заглушая рыдания, которые разрывали грудь. Зачем только я пошла в этот дурацкий клуб?! Зачем… У нас с дядей Славой все было просто замечательно, а теперь…

— Спасибо, что поцеловали меня, сеньора.

Я сжала губы. Вот зачем он это сказал сейчас? Ведь можно было спокойно развернуться и пойти домой, считая произошедшее всего лишь частью танца. Ну как у Патрика Суэйзи в «Грязных танцах» — они ведь, выходя из клуба, не перетирали друг с другом, кто кого в этот вечер лапал. Это часть танца, не более того! Это просто песня… Ну и… вермут, наверное. Да, виноват вермут. Не мое же желание поцеловать незнакомого мальчишку? У меня не может возникнуть такого желания. Никогда. Он же не старше моего сына, а я, наверное, намного младше его матери. Даже среди своих знакомых я родила первой.

— Забудь!

Я даже махнула рукой, чтобы у него никаких иллюзий на свой счет не осталось.

— Это часть танца…

Да, да, я говорила, не могла остановиться говорить. Нам надо поставить все точки над «i», пока мы не покинули клуб. Иначе с ним наедине я не останусь. Хрен его знает, что такому в голову взбредет… После одного глотка вермута.

— Я понимаю, сеньора. Вы не подумайте…

Главное, чтобы ты, мой мальчик, не подумал ничего про меня. Я-то уже все забыла. Я стараюсь забыть. Я не могу забыть! Да что ж за черт-то такой в этом отпуске!

— Пойдем отсюда. Я не хочу больше танцевать, — еще сильнее повысила я голос, хотя толпа не позволяла нам стоять друг от друга слишком далеко: носы нашей обуви касались друг друга… Вернее его кроссовки — моих голых пальцев. Сандалии сделались скользкими. Черти что, даже ноги вспотели!

— Конечно, пойдемте!

Он протянул мне руку, и я схватилась за нее, такую же мокрую, как и у меня самой. Теперь Паясо был ледоколом, а я собачкой бежала следом: сквозь толпу и потом через спящий город в ненаступившее пока еще утро.

— А мы похоже заблудились!

Еще бы! Меньше надо было языком чесать! Но как собака в жару не прячет язык, так и этот американский мальчишка не замолкает, когда нервничает. А нервничает он с нашего — вернее его личного — поцелуя.

А теперь улыбается, как полный идиот. Ну чему тут радоваться? Ночь, тишина, никого… Это опасно! Я от местного бомжа днем драпала, аж пятки сверкали. Ну что ты на меня уставился? Доставай свой айфон. Я тебе доверилась, Сусанин с американским паспортом! Я лично без гугла никуда не хожу. И не езжу! Топографический кретинизм на лицо!

— Хотите, увидеть фотографию той козы?

Ты же не за этим достал телефон из своих широких штанин, дурачок!

— О, «Урал» тот мотоцикл назывался… Я верно прочитал, да?

И Паясо сунул мне под нос телефон: на этот раз его на фотке не оказалось, а вместо свиньи была коза. С рогами и бородой. В коляске советского мотоцикла.

— Да, все верно. Урал. Извини, что не подсказала. Я в мотоциклах не разбираюсь.

— Я тоже!

Да ты ни в чем не разбираешься, кроме клоунских носов! Хотя сейчас, кажется, твой нос и без шарика круглый и красный, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не щелкнуть тебя по носу!

Какую же чушь Паясо мне только что рассказал! В его жизни, кажется, не случилось до встречи со мной ничего примечательного, если он только и может что говорить о ферме и о других людях. Или скромничает? Или просто хочет сохранить инкогнито до самого утра, когда мы наконец расстанемся.

Не больно-то и хотелось узнавать тебя ближе, мой мальчик! Как и про эту козу сейчас. Ситуация-то почти трагическая, а я ухохатывалась над чужой бедой, как истеричная дура.

К ним на ферму за молоком или черт их только поймет зачем, приехал байкер, коллекционирующий старые советские мотоциклы. Которые не просто стояли у него в гараже, а рассекали по горам. И вот, для смеха или ради непонятно чего, мужик усадил в коляску козу — или та сама запрыгнула, я так и не поняла: слишком быстро Паясо работал языком. Даже странно, поцелуй у него был медленным, точно он и правда тренировался прыщавым подростком на помидорах. Ну ведь не врут же американские средства массовой дебилизации про самый лучший тренинг по повышению качества поцелуев — высасывание сока из главного ингредиента кетчупа!