Несколько человек, лично знавших Гесса, заявили, что это действительно фотографии Гесса. Поэтому сотрудник министерства иностранных дел, близко знавший Гесса до войны, вылетел, чтобы встретиться с ним в госпитале».

Итак, карта, на которую поставил Клем Ливингстон, оказалась выигрышной. Он приказал опубликовать статью о Гессе, добавив к заглавию лишь одно слово: «Рудольф Гесс в Глазго – официально».

В статье Ливингстона содержалось много подробностей и фотоснимков, и он ничуть не жалел о том, что немецкий налет нарушил связь с лондонской редакцией его газеты. Он знал, что после заявления министерства информации она тут же начала бы требовать от него свежих фактов. И пока у Лондона не будет связи с шотландской редакцией, он один будет обладать возможностью подробно освещать события, связанные с Гессом.

Однако вскоре после выхода статьи в «Дейли рекорд» Ливингстону позвонили из Лондона, из Ассошиэйтед Пресс.

– Как вам удалось сюда дозвониться? – спросил он. – Ведь линию связи повредили во время налета!

– Меня соединили с Эдинбургом по каналам министерства авиации, а уж в Эдинбурге – с вами. Что вы можете сообщить нам о Гессе?

– «Дейли рекорд», выходящая в Глазго, ставит условие, что вы во всем будете ссылаться на нее, – решил поторговаться Ливингстон.

– За такую новость мы готовы ссылаться хоть на Господа Бога, – ответил звонивший.

Когда Ливингстон беседовал с американским агентством новостей, в кабинет ворвался Макослейн. Он сидел дома, но, услышав сообщение по радио, забыл об опасности воздушных налетов и побежал в редакцию. Его готовность помочь была оценена – сейчас на счету был каждый человек.

«Дейли рекорд» из Глазго опередила не только газеты Британии, но и всего мира.

Всю ночь агентства новостей и газеты Британии, а также нейтральных и союзных стран бомбардировали редакцию «Дейли рекорд» звонками, требуя все новой и новой информации о Гессе.

Макослейн проговорил всю ночь и сорвал голос. Это были его последние дни в качестве штатского человека. Через несколько недель, когда его призвали в авиацию, он получил письмо из газеты. «Мы с радостью прилагаем к этому письму чек за услуги, которые вы нам оказали в связи с прилетом Рудольфа Гесса». Макослейн отнес этот чек в банк, испытывая двойственные чувства. За всю ту огромную известность, которую «Дейли рекорд» получила с его помощью среди газет, журналов, агентств новостей и радиостанций всего мира, ему заплатили какие-то несчастные шесть фунтов!

После долгой, напряженной ночи, ближе к рассвету Клем Ливингстон, работавший вместе с Макослейном и уставший от бесчисленных вопросов, стал колким на язык. Один из репортеров уже в третий раз спрашивал Макослейна:

– Я хочу знать, что дают Гессу на завтрак?

Ливингстон не только не знал, чем кормят Гесса, но и где он содержится.

– Скажите этому парню, что ему дают цыпленка с белым вином, – саркастически произнес он.

Однако репортер воспринял слова Ливингстона всерьез, и передал их в печать. После этого негодующие члены палаты общин выразили протест по поводу того, что, в то время как британский народ отказывает себе во всем и получает продукты по карточкам, пленный вражеский летчик питается деликатесами.

К обеду во вторник 13 мая вся Британия уже знала, что в Шотландию прилетел Гесс. О цели его визита официально не сообщалось, хотя многие о ней догадывались.

После войны историки будут рассуждать о решающих часах, прошедших с момента приземления Гесса 10 мая 1941 года до полудня вторника 13 мая. Сколько смертей можно было бы избежать, если бы события в те часы развивались по-другому!

Если бы Гитлер поменьше думал о том, какое мощное пропагандистское оружие попадет в руки англичан и подождал бы еще сорок восемь часов, прежде чем передать по радио сообщение об исчезновении своего заместителя и его душевной болезни, присутствие Гесса в Британии было бы сохранено в секрете. А если бы Гесс не стал настаивать на том, что главным условием начала переговоров о мире должно было стать отстранение от власти Уинстона Черчилля, вполне возможно, что британский премьер-министр, проведя секретные переговоры с Гессом, принял бы решение огромного исторического значения.

У Ильзе Гесс было такое же хобби, как и у Черчилля, – она любила смотреть фильмы у себя дома.

В тот день, когда ее муж улетел в Шотландию, она была нездорова и не вставала с постели. Но в понедельник Ильзе была уже на ногах и решила вечером устроить для своих домашних просмотр кинофильма.

Кино показывали в помещении, которое называлось рабочей комнатой Гесса, – обычно ее использовали для приема официальных посетителей. Сбоку от кирпичного камина висела большая картина, писанная маслом и изображавшая Шварцвальд. Эта картина отодвигалась, открывая отверстие в стене, – здесь стояла машинка, на которой Гесс записывал самые важные разговоры. Его жена поставила сюда в тот вечер кинопроектор.

Фрау Гесс, одетая в нарядное платье, уселась вместе со служащими, и домашний киносеанс начался.

В середине фильма в комнату вошел один из помощников Гесса и стал пробираться к креслу, на котором сидела фрау Гесс. Он уселся на пустой стул рядом с ней.

– Я должен сообщить вам очень важную весть, – прошептал он.

Фрау Гесс встревожилась:

– Что случилось? – Она произнесла эти слова громко, и киномеханик выключил проектор и зажег свет.

Помощник был самым молодым из сотрудников Гесса – ему только что исполнилось двадцать. Он нервничал, и голос его дрожал от волнения.

– Плохие вести о Кормильце.

Заместителя фюрера в доме часто называли Кормильцем.

– Что случилось? – повторила фрау Гесс.

Она не очень встревожилась – интуиция подсказывала ей, что муж жив.

– Его самолет упал в море, – произнес помощник.

Но Ильзе не поверила ему. Она не понимала, зачем ее мужу лететь над морем.

– Откуда вы это узнали? Кто вам сказал?

Помощник с грустью произнес:

– Это все, что мне известно, Ильзе. Это были последние слова, которые я услышал по радио.

Ильзе поняла, что дело серьезно. Она включила радио, но там передавали танцевальную музыку. Ее охватила тревога, и она не хотела ждать новой передачи новостей.

– Я должна немедленно переговорить с фюрером, – сказала она помощнику. – Он в Берхтесгадене. Позвоните ему.

– Меня с ним никто не соединит, – сказал помощник, которого от одной лишь только мысли, что ему придется говорить с Гитлером, бросило в дрожь.

– Я сама ему позвоню, – сказала фрау Гесс, к величайшему облегчению молодого человека.

Она позвонила из кабинета мужа, впервые воспользовавшись правительственной линией, и впервые ее охватила настоящая тревога за жизнь своего мужа. Вдруг он и вправду погиб?