— Это Косум из Бангкока. Будет убираться. Понедельник у меня, вторник у вас, среда и четверг — у девочек.

Общество большого города окончательно расслоилось на зажиточных потребителей и обслуживающую часть населения. И славно, что четыре женщины, входившие в мой бабский мирок, волею судеб оказались в первой половине. Штат персонала вокруг нас все расширялся и расширялся; представители «рабочего класса» были поделены на четыре дома по четкому расписанию — уборщица Косум, массажист Петя, маникюр-педикюр Анастасия и бессменная нянька Наталья. Стас и Катерина уже давно справлялись с передвижением и уроками сами, оставалось только покормить обедом, так что Наталья в основном занималась детьми Оксаны и Женьки. Ирка попыталась продавить вопрос с приходящей кухаркой, хотя бы два раза в неделю у каждого, но тут советское подсознание наших мужиков треснуло окончательно — все как один отказались терпеть дома еще одного чужого человека; но зная Асрян, можно было не сомневаться — это не последний раунд. Термин «рабочий класс» был введен Иркой после того, как она составила расписание; ей казалось, так всем будет проще и понятней. Девочки не сопротивлялись. А что до меня — то такой ярлык мне страшно не нравился, потому что совершенно было неясно, чем отличались от нас нянька Наталья или несчастная девушка из Бангкока, приехавшая из своей страны в адский холод по нужде.

Женька еле вытерпела отсидку в декрете и уже вовсю носилась по городу между новостройками в Купчино и модной вторичкой на Обводном канале. Многомесячное заточение настолько подорвало и без того неспокойную Женькину психику, что маленькая Даша имела все шансы вырасти самым адаптированным к множеству родственников ребенком. В апреле две тысячи двенадцатого, как только Женька вышла на тропу войны, наметился резкий подъем продаж на рынке недвижимости, и теперь вечерами прелестная девчушка как минимум несколько раз в неделю проводила день то у нас, то у Оксанки. Женькин муж Анатолий теперь занимал ответственный пост в администрации Московского района и домой приходил поздно; нянька Наталья к тому времени совсем выбилась из сил и наотрез отказалась от сверхурочных. Посему довольно часто Женька прибегала около пяти, впопыхах оставляла нам дите, горшок, пару памперсов на всякий случай и вечернюю кормежку. Беспутная мамаша возвращалась не ранее девяти; возбужденно благодарила и убегала, подхватив дочь.

Что касается меня, то в один прекрасный день я с ужасом осознала, что как минимум месяц не брала в руки ни одну медицинскую книгу или новый журнал.

Вот оно, начало распада.

Я испугалась и тут же подписалась на кучу медицинских изданий в Интернете. Хорошая новость — теперь очень просто находить новое и нужное. Для врача Интернет — все равно что открытие антибиотиков, совершенно новая эра. И главное, не надо тратить массу усилий в поисках интересующей информации. Однако данный процесс имел и другую сторону: пациенты тоже ползали по медицинским сайтам; при этом не имея никакого представления о прочитанном, сами ставили себе диагнозы и назначали лечение. «Подкованных» товарищей становилось все больше, некоторые даже пытались научить своего лечащего врача, что надо и что не надо делать. Градус раздражения зашкаливал; временами страшно хотелось послать всех доморощенных академиков стричься к сантехнику, а машину чинить к балерине.

Один из приятелей Сергея Валентиновича, профессор Силантьев из Педиатрической академии, смешнее всего обрисовал состояние данной проблемы на текущий момент. Заехал к нам на чай и побаловал веселыми рассказами с кафедры детских болезней.

— Заходит одна мамаша, лет эдак тридцати; мальчику семь, уже год как бронхиальная астма. Парень выкашливает на мать все свои несчастья, ею же и созданные соответственно, а она его лечит, и лечит, и лечит. Короче говоря, все как обычно. Дама пришла уже под конец приема, я к тому времени две лекции отчитал и принял человек эдак под тридцать. Сами понимаете, очень хотелось вкусно поесть и бокальчик красненького. Вываливает мне на стол кучу обследований, и тут соответственно монолог: доктор, я уже все просмотрела, диагноз ясен, как лечить я знаю, просто пришла спросить, может, еще что-то добавите. Я сижу, слушаю всю эту ахинею; ужинать хочется невыносимо, даже начинает подташнивать, а она говорит и говорит, не переставая. Через пятнадцать минут думаю — ведь что не скажи, все равно — ребенку приговор подписан, тут не поможешь с такой мамашей. Будет лечить, пока не превратит в инвалида; шансов вырасти здоровым почти нет, мда-с… И так что-то усталость накатилась, друзья мои, просто невозможно. Говорю ей: «Мадам, подите вон. Время приема закончено. И бумажки свои не забудьте убрать». Она, конечно, подскочила, и прямиком жалобу писать. Ну да и ладно, как говорится. Зато расслабился один разок.

Мы дружно посмеялись, а я даже позавидовала, ведь иногда так хочется сказать: «подите вон, господа; медицина тут бессильна, а голова ваша — предмет темный, лечению не подлежит». Но это только для профессорского состава. Засиделись до десяти вечера; веселили друг друга, пока Силантьева не затребовали домой.

Гости в нашем доме бывали довольно часто; принимать гостей мы любили. Но и оставшись одни, не чувствовали пустоты. Моя семья существовала очень спокойно и дружно; вместе ужинали, обсуждали дела в клинике, иногда спорили, не доходя до серьезного конфликта. Время от времени взрослые по очереди помогали Катьке с уроками. Потом чаще всего смотрели кино и в десять-одиннадцать ложились спать. Через три года семейной жизни я пришла к выводу, что являюсь женщиной с совершенно средними сексуальными потребностями. Меня вполне устраивал секс пару раз в неделю, чаще в субботу и вторник — среду, иногда добавлялась пятница; потому что по пятницам, после посиделок у Асрян, доктор Сокольникова частенько приходила домой под небольшим хмельком. Все происходящее меня вполне устраивало. И еще — я была на сто процентов уверена — этот режим устраивал не только меня, но и Сергея Валентиновича.

На майских праздниках рванули в Финку; поехали все, даже Костик. Поначалу он сопротивлялся; причина была проста: последнее время Захаров с большим трудом сдерживал раздражение в присутствии Асрян (женщины авторитарного типа всегда вызывали у него идиосинкразию), особенно после неоднократных насильственных попыток лечить его курение. Иркины диктаторские замашки прогрессировали параллельно росту ее благосостояния. Но я все-таки уговорила Костину жену отдохнуть на природе, без всяких длительных переездов и перемены климата. Повод имелся основательный — две недели перед этим Костик провалялся с пневмонией у нас в клинике; хронический бронхит курильщика постепенно давал вполне предсказуемые осложнения. Ситуация сильно его раздражала, и виновницей Захаров решил назначить меня:

— Вот видишь? Говорила, бросай курить. Три месяца не курил, и первый раз в жизни заболел пневмонией.

Аргументация не имела слабых мест, и потому Костик приехал на дачу к Асрян с блоком сигарет; в Финке с табаком непросто, это знает любой питерский курильщик. Несмотря ни на что, я начала упрекать его в неосознанности и даже глупости, искренне удивляясь, как можно заведомо делать то, что сокращает жизнь; но Костик послал меня ко всем чертям. Я бесилась; в тот момент так и подмывало рассказать ему про все пережитое; про мои ночные встречи с непрошеными гостями, про страх за себя и за ребенка, про отчаяние и одиночество, хотя мне тогда очень хотелось просто жить нормальной человеческой жизнью.