Вот он, бубновый туз номер два.

Принц Чарминг — удивительный мужчина; в одном человеке сочетался талант эстетического хирурга и офигительного любовника. Точно так же, как он чувствовал изменения человеческих тканей, так же хорошо он управлял женскими ощущениями. Каждый раз я тонула в звуках хриплого мужского дыхания, прижимаясь всем телом как можно ближе, чтобы почувствовать ТО САМОЕ, пусть на несколько секунд — я часть тебя, я твое тело, твое дыхание и часть твоих мыслей. Всего-навсего мгновение, а потом мы снова — просто любовники, мужчина и женщина, чьи жизни устроены так, что они могут себе это позволить.

Мы — белая кость. Мы талантливы, честолюбивы, мы много хотим и готовы работать, мы красивы, и нет такой вещи, которой бы не дала нам матушка-природа. И все это есть наша индульгенция; и пусть остальные, ленивые, толстые и трусливые, те, кто не могут драться, живут по канонам и цепляются за жалкие страхи своих эфемерных потерь.

Только наша питерская погода — нет-нет да приносила вместе с осенней влажностью грустные мысли. Они накатывали, когда я была одна — то ли в машине за рулем, то ли на тренировке, и вовсе не имели никакого четкого содержания; с чего бы ни начиналось плохое настроение, образы Сергея Валентиновича и Гелы пытались возникнуть в голове и полностью перечеркнуть все приятное и позитивное. Однако Елена Андреевна быстро научилась справляться с душевной болезнью, усталый голос мужа тут же перечеркивался его нежеланием иметь ребенка от любимой жены и четким следованием за своими собственными мужскими интересами. Молодая жена, Барселона, спокойная сытая старость; иногда, для разнообразия, конечно, будут внуки от приемной дочери.

Оправдательный приговор в мою пользу, без сомнения, обоснованный и решительный.

Иногда я вспоминала девчонок — Женьку, Оксану и Ирку, представляла себе их семейную жизнь, такую разную, но в целом гармоничную для каждой из них, и снова начинала задавать себе тревожные вопросы. А потом через секунду прогоняла их прочь.

Конец октября, погода холодная, слякотная и уже совершенно бесцветная; все мои близкие жили перспективой наконец-то дождаться осенних каникул и свалить в Испанию. Сергей отработал почти три недели подряд и поехал первый, сделать последние приготовления к каникулам.

В последнюю пятницу, перед самым отъездом, в предвкушении разлуки я рванула на Василеостровскую. Около восьми вечера впопыхах выскочила из парадной Принца Чарминга, села в машину. Тело еще горело и голова соображала крайне плохо. Результат — в попытке добраться пораньше до Асрян и девчонок срезала по неизвестному до тех пор маршруту и попала в пробку. Впереди ехала старенькая «шестерка», теперь большая редкость на питерских дорогах. Я напряглась.

Ведь это может быть Слава Сухарев.

Хотя, конечно, этого не может быть. Теперь он один из лучших нейрохирургов страны; да что там, один из лучших в Европе. И самый молодой. Из «шестерки» высунулась толстая волосатая рука с сигаретой. Я пригляделась — заднее сиденье битком забито деревянными коробками; огурцы, помидоры и зелень. Легендарную страницу истории советского автопрома добивают как старую тяговую лошадь, готовую помереть прямо тут и навсегда.

Я подумала — в чем разница? В чем разница между роскошной грузинской квартирой на Василеостровской и маленькой съемной каморкой около моей больницы? Тут и так все понятно, господа, без лишних рассуждений. Я и доктор Сухарев были частью друг друга не только на несколько жарких секунд. Мы стали частью друг друга навсегда. Мы лежали в темной сырой ординаторской приемного покоя и изучали друг друга; молча, не шевелясь, и в какой-то момент стало ясно, что смотрим в зеркало.

Как глупо сидеть за рулем дорогой иномарки и рыдать. Распустить слезы в пальто за сорок тысяч, с сумочкой за шестьдесят, а также с неприлично большим бриллиантом на пальце.

Женский батальон терпеливо ждал меня до девяти часов, потом не выдержал и съел все суши, оставив всего лишь полбокала сливового вина. Я совершенно не расстроилась. Женька тоже опоздала; дела в недвижимости шли настолько хорошо, что маленькая Дашка периодически путалась в показаниях и называла мамой то няньку Наталью, то меня, то Оксанку. За час с небольшим обсудили, кто и что будет брать в Испанию, чем там займемся, будем ли брать машину напрокат. Около десяти стали расходиться, остались только Ирка и я. Саша должен был утром вернуться из рейса, и в воскресенье вместе с нами рвануть на европейские юга. Хочет ли человек, проторчавший четыре месяца в море, снова ехать куда-нибудь или не хочет? Никто его об этом не спрашивал. Ирка налила мне кофе.

— Катерина дома?

— У матери. Завтра днем заберу, надо вещи собирать.

— Была бы на такси, хлопнули сейчас виски с колой.

— А ты плесни чуть-чуть.

— А что товарищу офицеру будешь говорить?

— Не знаю даже… Что-то я вообще в последнее время расслабилась. Периодически позволяю себе пару бокалов шампанского перед машиной.

— Что это ты, Ленка?.. и кто это нам наливает?

— Что за порочащие мой моральный облик предположения?

— Последнее время меня все чаще посещают странные догадки.

— Полная чушь, доктор.

— Научитесь сначала не краснеть, доктор.

— Краснею, значит? Вот это жалко. Правда хочешь знать? Не Сухарев, не переживай. Он уехал, я говорила уже.

Ирка перестала перемещаться по кухне и села передо мной в кресло.

— Я слушаю.

— Да не делай такое лицо, доктор. Ты не на приеме.

— Я слушаю тебя.

— Парджикия, пластический хирург. Помнишь, рассказывала про Принца Чарминга?

— Твою мать, кто ж его не знает!.. Давно?

— Пару месяцев.

— Планы?

— О чем ты?.. Конечно, никаких, Ирка. Даже на подсознании. У него свадьба весной, ну и вообще… у меня хорошая семья. Просто классный секс, реально классный. Но если честно… я слегка нервничаю. Скажи, что делать, я сделаю.

Раньше бы Ирка встала, достала из глубин кухонного шкафчика пару сигарет, но теперь — нет. Теперь она красивая, очень стройная, преуспевающая брюнетка, и кожу портить не к лицу, как говорится.

— Приехали. Да мои слова — как об стенку горох. Но ты вот что учти. Если всплывет, тебе конец, это точно. Одна ты не вытянешь, психика слабая, да и привыкла уже к хорошей жизни. И потом, причин развода господина Ефимова мы не знаем; если первая мадам кинула его таким же макаром, реакция будет, сама понимаешь, какая. Вот и думай, что делать. Кто еще знает?

— Ты.

— Ни Сашка Смолин, ни Варя?

— Нет.

— Это точно?

— Да говорю же, нет. Встречаемся редко, на Василеостровской. У него там квартира. Не больше раза в неделю, на пару часов. На работе только «здрасте — до свидания», никаких намеков. Даже ботокс недавно колола у другого хирурга. Я говорю, у него свадьба, девочка богатая, так что без вариантов.