– Никто так не подумает. Их мысли заняты другим.

– Чем, Уильям?! – вспылила Летиция.

Но муж улегся на другую сторону кровати и задул лампу, погрузив комнату во мрак.

– «Боксерами», – коротко ответил он и закрыл глаза, размышляя о том, что нужно предпринять, чтобы подвигнуть дипломатический корпус на решительные действия.

Наутро за завтраком Оливия объявила, что собирается в Пэйтан помочь епископу Фавье и сестрам ордена милосердия позаботиться о беженцах.

– Прости, Оливия, – ответил дядя не допускающим возражений тоном, – но больше ты не покинешь этот дом без сопровождения.

– В таком случае я возьму с собой кого-нибудь из слуг, – настаивала она.

– Нет.

Их глаза встретились. Оливия намазала джем на кусочек тоста.

– Там невыносимые условия, дядя Уильям. Пожалуйста…

– Нет. – Сердце Оливии упало. Он не отступит.

Видя отчаяние племянницы, сэр Уильям накрыл ее руку своей ладонью. Выражение его глаз смягчилось.

– Знаю, Оливия, насколько тебе небезразлична судьба беженцев, но ты не должна быть слишком опрометчивой. Нельзя так волновать тетушку.

– Может, тогда в англиканскую миссию? – взмолилась она. – Это гораздо ближе, и сестра Анжелика тоже там…

Уильям покачал головой.

– Я дал слово твоей тете, что сегодня ты не выйдешь из дома, пока за тобой не заедет Филипп. И буду очень благодарен, если ты не станешь требовать, чтобы я это слово нарушил.

Какой у него измученный вид!

– Да, дядя Уильям, – покорно кивнула Оливия.

Жаркое утреннее солнце струилось в окна. В его лучах танцевали пылинки. Сегодня ей предстоит бесконечно-тоскливый день. В соборе будет неустанно трудиться епископ Фавье. Сестра Анжелика станет ухаживать за детьми, стариками и больными в англиканской миссии. А она… ей делать нечего.

Сознавая свое бессилие, она скомкала салфетку и швырнула на стол рядом с пустой тарелкой. Остается ждать вечера, а потом сделать все, чтобы убедить французского посланника выслать спасательные партии.

Не находя себе места, она поднялась на верхний этаж дома в надежде увидеть улицы города. Но ее ожидало разочарование: слишком высоки оказались стены, окружавшие дом и посольство. Были видны только крыши огромных ворот Чэньмэнь. И ничего больше.

Она снова вспомнила о Льюисе. И снова заболело сердце. Успел ли он встретиться с доктором Моррисоном и месье Шамо? Может, они уже выехали из Пекина и мчатся на помощь испуганным миссионерам и новообращенным, туда, где каждую минуту могут появиться «боксеры»?

Она прижала руку к груди, словно пытаясь облегчить боль. Прошло уже два дня с тех пор, как они расстались. С той минуты, когда он поцеловал ее так страстно, на виду у дяди и слуг. Должно быть, к вечеру дядя успеет что-то узнать о Льюисе.

Но боль только усилилась. Он все равно ничего не расскажет. Вряд ли имя Льюиса Синклера когда-нибудь сорвется с его губ.

Спускаясь вниз, она услышала женские голоса, доносившиеся из утренней гостиной. Наверное, к тете приехали гостьи.

– Дорогая, я понять не могу, что на нее нашло, – возмущалась одна из приятельниц Легации. – Показаться на людях верхом на монгольском пони, да еще с двумя грязными китайчатами!

Глаза Оливии рассерженно сверкнули. Пальцы судорожно сжались на перилах.

– Но им некуда было идти! – возразила тетка. Собеседница язвительно хмыкнула.

– Было, дорогая Легация, было! Для сирот и бездомных существуют приюты, не так ли? Привести этих детей в посольский квартал – невероятная глупость с ее стороны. Подумайте только, какие болезни они могут с собой принести!

– А доктор Синклер? Вломиться в кабинет сэра Клода так нагло и без предупреждения! – вставила вторая гостья.

– И требовать, чтобы он послал за подкреплением, – добавила первая. – Да он, должно быть, безумен!

– Но подкрепление необходимо, – возразила тетка.

– Если и так, это решать посланникам. Не сумасшедшему. Вчера он вместе с доктором Моррисоном, корреспондентом «Таймс», выехал в Хосфан, и вместе они привезли свыше сорока миссионеров, и детей! В город и без того переполненный до отказа! Такое легкомыслие! Почему они не могли оставаться там, где жили до сих пор?!

И тут Оливия не выдержала. С нее достаточно! Сбежав по ступенькам, она без стука распахнула дверь гостиной.

– Потому что иначе их сожгли бы заживо, – сверкнув глазами, бросила она тоном, так не похожим на обычный, что тетка побледнела. – Они погибли бы от рук «боксеров», как погибли бы мы с тетей и дядей и леди Гленкарти, не приди нам на помощь доктор Синклер!

Растерявшиеся гостьи уставились на нее с раскрытыми ртами.

– Что же до детей, которых взяла к себе леди Глен-карти, – продолжала дрожащая от гнева Оливия, – вам лучше привыкнуть к этому, поскольку таких, как они, сотни и тысячи и многие найдут убежище здесь! В единственной части города, где еще есть место!

– Оливия! – слабо запротестовала тетка.

– И доктор Синклер не безумец! Он поразительно отважен, и только он может верно оценить сложившееся положение! – добила Оливия и, прежде чем кто-то успел ответить, круто повернулась и хлопнула дверью.

– Ничего подобного… – начала одна из дам. – Такое поведение…

Тут же зазвонил колокольчик, призывающий горничную. Оливия поняла, что тетка сейчас потребует нюхательной соли.

Девушка вне себя от злости вылетела в сад. Как они могут быть так слепы?! Не видеть, что творится вокруг! Неудивительно, что Льюис вспылил и ворвался в святилище сэра Клода. Она много отдала бы, чтобы увидеть выражение лица британского посланника при виде незваного гостя!

Приблизившись к миниатюрной пагоде, украшавшей газоны, она спугнула стайку белых голубей. Птицы выпорхнули из-под карнизов, расправили крылья и облетели сосны, отгораживавшие их сад от соседних.

Девушка грустно улыбнулась. Скорее всего, она больше никогда не увидит Льюиса. Слишком чудовищно, чтобы быть правдой, но это так. Он женат. Его брак – вот непреодолимое препятствие для их любви.

Оливия уселась на деревянную скамью в тени пагоды, вспоминая радостную мордашку Рори, бегущего к отцу.

Бредя рядом с Льюисом по пыльной равнине, она смогла забыть о существовании его жены-китаянки. Но радость Рори, обретшего отца, все расставила по местам. И все же, размышляла она, следя за взмывавшими в небо птицами, он поцеловал ее. И смотрел с такой неприкрытой страстью, что даже изменился в лице.

Ее руки сами собой сжались в кулаки. Неужели с его стороны это было только желание? Или и любовь тоже?

Оливия со вздохом встала, Нельзя непрерывно думать о нем. Этим его не вернешь! Ничем не изменишь того факта, что он женат, и женат по любви. Сколько лет Рори? Четыре, возможно, пять. Пять лет назад Оливии было всего тринадцать. Они разминулись во времени и пространстве и ничего не могут с этим поделать.