Она пошла было к двери, но Савин крепко сжал ее локоть.

– Сначала проясним один нюанс, – сказалСавин. – Кроме полиции, никто не знал об обстоятельствах смерти Мак-Тига…

– И кроме того, кто обнаружил труп. Так вот, это былая. Довольны?

– Как вас зовут?

Девушка устало, почти жалобно вздохнула:

– Ох, господи… Меня зовут Диана. И нет у меня желания свами разговаривать, и все на свете мне надоело… Неужели так трудно понять, чтоу человека скребут на душе кошки? Да отпустите вы, король видеоискателя!

– Почему они вас боятся?

– Они не меня боятся, – устало сказала Диана,глядя сквозь него. – Они себя боятся, дурачки. Своих гор и рек, гдекогда-то обитали злые духи. И не улыбайтесь. Только что вы точно так же стучализубами от страха.

– Я – другое дело. Я только что приехал, и на менявместо привычной работы свалились фантасмагории. А они живут здесь.

– Вот именно – живут здесь… Ну, пустите.

Она дернула плечом, и Савин покорно отпустил ее. Отчужденнопростучали каблучки, хлопнула дверь. Савин остался один в полутемном зале,среди столиков с неубранной посудой. Он с силой потер лицо ладонями, огляделся,подошел к стойке и налил себе из первой попавшейся бутылки. Из задней комнатывыглянул Бенниган.

– Закрываете? – спросил Савин.

– Уж это точно, – прогудел хозяин.

– Вы что-нибудь слышали? – (Бенниган молчал.) –Бросьте, все вы слышали. Что у вас тут происходит? Почему вы ее боитесь? Вчастности, вот вы лично, Бенниган? Да вас можно послать корчевать джунгливместо бульдозера, а вы ее боитесь…

– Хотите совет? – спросил Бенниган. –Уезжайте. Нет, я знаю, что и вы ничего не боитесь и готовы хвост у чертавыдернуть, но не в страхе или отваге дело. Вы чужой здесь, понимаете? Я помню,что на дворе у нас – двадцать первый век. Но разоружение и полеты к Юпитеру –это еще не все. Верно, существует мир, опутанный каналами Глобовидения итрансконтинентальными скоростными магистралями, и вы кстати и некстатиподчеркиваете, что благодаря этому Земля съежилась до размеров футбольногомяча. Однако стоит порой сделать два-три шага в сторону от магистрали – и выпопадете в другой мир. В домах стоят те же стереовизоры, на столах лежат те жегазеты, но это чисто внешние приметы века. А внутри… Жизнь здесь остановилась.То есть это внешнему наблюдателю кажется, что жизнь у нас остановилась, а нам –что она продолжается, но не имеет ничего общего с жизнью внешнего мира. Своисложности, свои проблемы, свои тайны. Да, свои тайны, и если мы отдадим их вам,это не облегчит нашу жизнь и наши проблемы. Городков, подобных нашему, хватаетна всех континентах, их столько, что можно говорить о них как об особом мире.Наверняка в других уголках есть свои тайны, иные… Понемногу складывается своямораль, своя этика, своя философия если хотите. Чужому нас не понять. Вы пришлииз суматошного мира высоких скоростей и грандиозных целей. Вам некогдаостановиться и оглянуться…

Наверное, ему очень хотелось выговориться, но никак неподворачивалось подходящего собеседника.

– Я как раз хочу остановиться и оглянуться, –сказал Савин.

– Вы чужой здесь и потому ничего не поймете.

– Так… – прищурился Савин. – Мы ничего нехотим понять, а вы ничего не можете объяснить. Удобная позиция, что и говорить.Вы предпочитаете тихо бояться, здоровые мужики, холите и лелеете свой страх…Что вас так напугало – труп у моря? Девчонка с тюбиком «светяшки»?

– Вы не имеете права так говорить.

– Ну да? – сказал Савин. – А вам не кажется,что вы просто-напросто упиваетесь своим страхом, как гурман – редким блюдом?

– Послушайте, вы! – Бенниган припечатал к стойке огромныеладони. Жалобно тренькнули бокалы. – Вас пугнула девчонка – и вы тут жесхватились за пистолет, вместо того чтобы рассмеяться. Вы кое-чтопочувствовали… А ведь она всего лишь шутила, забавлялась…

– Кто же она? – спросил Савин. – Ведьма?Геката собственной персоной? И что она вам такого сделала – бурю насылала?Молоко створаживала? Утопленницей оборачивалась?

– Не в ней дело. – Бенниган заговорил тише. –Для вас существует один-единственный мир – насквозь известный, подчиненныйдесятку никогда не дающих осечки законов. У вас дважды два всегда четыре, дождьвсегда падает вниз. Ну а если вы окажетесь в мире, где дождь сегодня падаетвкось, а завтра – вверх? Где не существует устойчивых понятий и твердых истин?Где цветок может обернуться змеей, а кошка…

Лесли прав, подумал он. Все они знают. Единственный человек,для которого происходящее остается тайной, – сержант Эдинбургскойуголовной полиции. Круговая порука, замешанная на страхе. И ничего не добьешьсялобовыми атаками, шашками наголо…

– Я не собираюсь вас осуждать, – сказалСавин. – Не имею права, не знаю, что вам довелось пережить; возможно, естьвеские причины… Но вашей философии я никак принять не могу. Что это заразговоры о другом мире? Ваш мирок – ничтожная часть нашего, большого, так чтоизвольте не играть в «затерянные миры». Мы ведь можем и не потерпеть такой, спозволения сказать, философии, вывихов ваших…

– Ну да, – сказал Бенниган. – В случае чеговы пошлете саперную роту, усиленную командой огнеметчиков, – и с проблемойпокончено.

– Не утрируйте. Ничего подобного я и не предлагаю. Ятребую не так уж много – можете вы мне рассказать что-нибудь конкретное?

– Ничего такого я не знаю.

– Ну что ж… – сказал Савин. – Дзен так дзен…Займемся насквозь прозаическим и не затрагивающим никакой мистики делом – мненужен конь… У вас ведь хороший конь?

Высоко над равниной стояла большая и круглая желтая луна,вокруг нее колюче поблескивали крупные белые звезды. Вдали сонно замерло море.Савин остановил Лохинвара на вершине холма и смотрел вниз, на равнину.

Он был один. Отовсюду плыли холодные запахи ночи. Недалекоотсюда спал городок и светилось окно сержанта, – проезжая мимо, Савинувидел его за столом, но не зашел.

Савин тронул коленями теплые бока Лохинвара, и конь сталрысцой спускаться с холма. Внезапно он сбился с шага и сделал свечу, выбившуюбы из седла менее опытного наездника. Савин усидел. Он навалился на шею коня,заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в глазах, до слезнапрягся, всматриваясь вперед.

Ничего и никого там не было – голая равнина, залитая луннымсветом, резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не хотелосьсейчас думать: гробовая. А Лохинвар плачуще, жалобно ржал, дергал головой,стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал лошадей ипонимал, что конь испуган, взволнован, досадует на тупость седока, не желающегобежать от опасности.

Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил всеизвестные ему древние легенды, связанные с этим кра-ем, – псы с зеленойшерстью и горящими глазами, дышащие холодом брауни, блуждающий под землейзачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь… Злясь и досадуя на свойбессильный страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил по равнине поверх головыконя. И еще раз. И еще.