— Ну что ж, — вздохнула Элайн, — пожалуй, я схожу посмотрю, найдется ли у Бесс что-нибудь на завтрак в столь поздний час.

— Идите, — разрешил старик. — Со мной все будет хорошо.

— Я проведаю вас после ленча.

Но когда она открыла дверь, Джейкоб подался вперед в своем кресле, наугад складывая газету на коленях.

— Пожалуйста, заприте дверь. Она повернулась к нему, спрашивая себя, улетучится ли его напускная бодрость.

— Зачем?

— Мне так будет спокойнее.

— Почему?

Старик смотрел на нее с болью, как будто имел дело с ребенком, которого любит, а ребенок твердо вознамерился ему насолить. Лицо его было напряжено, таило в себе лавину чувств. Глаза его переполняла печаль, вынашиваемая долгое-долгое время, печаль, ставшая столь же глубокой, как его душа. Он явно был не в силах предложить ей другую причину. А если бы ему пришлось рассказать правду, объяснить природу страхов, которые ему хотелось отрицать, он бы не выдержал и расплакался — и у него вполне мог случиться еще один приступ его тяжелой болезни.

Она считала себя его другом, что означало — она не допустит слез. А как его медсестра, она не могла допустить нового приступа болезни.

— Хорошо, — кивнула она.

Элайн закрыла дверь и заперла ее на замок, проверила ручку, потом поспешила вниз по лестнице и вдоль узкого коридора на первом этаже в направлении кухни.

Когда она открыла дверь кухни, Бесс завывала, как будто ее ударили, — отрывистым, пронзительным воем от боли.

В первый раз за много лет Бесс лишилась дара речи и была не в состоянии выполнять свои обязанности. Обычно седовласая веселая женщина была живой и разговорчивой, суетящейся со своими делами, словно заводная машина, которая не может остановиться, пока ее ходовая пружина не распрямится. Однако теперь ее румяное лицо было пепельно-серым, болезненным и обреченным и ее обильная энергия почти иссякла, так что она поникла и согнулась.

— Мне просто не верится, — причитала она, и казалось, что в основном кухарка разговаривает со стеной перед собой.

— Ну не надо, успокойтесь, — уговаривала ее Элайн. — Теперь уже все позади, ничего не поделаешь.

— И как же я сразу не догадалась, — всхлипывала Бесс, принимая стакан воды, которая медсестра передала ей, но не удосужившись отпить и глоток. — Он пропал этим утром. Я сказала Джерри, сказала, что он не ушел бы, пока мы не встали и не приготовили ему завтрак, конечно нет. А если он уходил куда-нибудь в ночное время, то ему пора было вернуться. Если только с ним ничего не случилось. — Она невольно содрогнулась и сморгнула слезы с глаз. — И ведь действительно случилось, так?

Элайн часто управлялась с ситуациями, когда детям требовалось утешение по поводу смерти родителей или когда родители были вне себя от горя, потеряв ребенка. В больнице это была обязанность, с которой училась справляться каждая медсестра, пусть даже ей это не слишком нравилось. Но тут она в первый раз столкнулась со скорбью по поводу погибшего домашнего животного, черного с желтовато-коричневым кота смешанной породы.

— Бобо жил у нас восемь лет — до прошлой ночи, — рассказывала Бесс. — У него был маленький лаз в нашей входной двери, которым он пользовался, чтобы входить и выходить, когда ему заблагорассудится. Хотя, учитывая все, что происходит с семейством Матерли, мне следовало запереть этот лаз. Следовало.

— Вы не могли знать, — вставила Элайн, беря руку пожилой женщины и похлопывая по ней. — Никто не мог ожидать, что вы...

— Мне следовало, — повторила Бесс. — Мне следовало знать. После мисс Тамлин мне следовало быть осторожной даже с Бобо. — Она посмотрела на Элайн ясными голубыми глазами. — Бобо был пугливым котиком. Он не пошел бы к кому-то, если бы не знал его. Вы понимаете, что это означает, мисс?

— Вы думаете, что его убил кто-то в этом доме? Бесс посмотрела очень трезво, и глаза ее были наполнены страхом.

— В некотором роде, мисс. В некотором роде это сделал кто-то из этого дома.

Элайн подумала о кошачьем трупе, который видела лежащим в мешке для мусора. Его несколько раз ударили острым ножом, потом, в качестве завершающего жеста, вспороли живот. Он пролежал в том пластиковом мешке все утро, пока Бесс готовила завтрак, прикрытый другим мусором, который аккуратно сложили вокруг. Если бы кровь не просочилась и Бесс не заметила бы ее и не решила опорожнить мешок, чтобы выяснить, откуда та взялась, его бы так и не обнаружили.

Она не знала, хорошо ли это, что Бесс нашла труп кота, или было бы лучше во всех отношениях, если бы кот просто исчез. Это ужасным образом доказывало, что убийца действительно принадлежит дому Матерли, — если они сумеют убедить полицию, что существует связь между покушением на убийство Силии Тамлин и жестоким умерщвлением кота. С другой стороны, как кто-либо из них, увидев бессмысленное насилие, учиненное над котом, сможет мыслить достаточно ясно, чтобы справиться с кризисом, если таковой случится? Девушка понимала: все те страхи, которые одолевали ее, стали разрастаться, как раковые клетки, и ей представлялось, что то же самое верно в отношении всех в этом доме.

— Возможно, нам следует позвонить капитану Ранду, — сказала Элайн.

— От этого не будет никакого проку. — Бесс вытерла глаза носовым платком.

— Но вы сказали, что виноват кто-то в этом доме. Кажется, вполне вероятно, что тот же самый человек напал с ножом на Силию, кто-то, обезумевший настолько, что...

— Я сказала, что это в некотором роде был кто-то в этом доме, — поправила ее Бесс.

Элайн не могла понять, что пытается подчеркнуть пожилая женщина.

— То же самое...

— Давайте пойдем и расскажем Джерри про Бобо, — предложила Бесс. — Он будет ужасно переживать из-за этого.

Элайн казалось, что вначале им следует позвонить в полицию, но она была медсестрой, которая всегда ставит на первое место ценности своего пациента, — а Бесс, в своей скорби, на время стала ее пациенткой.

Джерри и Бесс жили над гаражом. Джерри вышел навстречу им на верхнюю площадку наружной лестницы, которая вела к их задней двери.

Внутри, пока Бесс сквозь слезы излагала историю находки изуродованного тела Бобо, Элайн оглядывала большую, скудно освещенную гостиную, заинтересовавшись вначале странной коллекцией мебели, а потом — необычными томами, которыми были уставлены книжные полки за диваном во всю стену. Мягкие, заново обитые кресла с крепкими подлокотниками и высокими, глубокими спинками соседствовали-с тяжелыми, необитыми качалками, которые носили на себе шрамы от долгого употребления. Все освещение давали торшеры, последний был куплен не позднее чем в сороковых, вещь с шелковым абажуром, золотыми кисточками, свисающими вокруг обода, притягивающими свет, как волосы, и рассеивающими его. Некоторые другие предметы обстановки были викторианскими, некоторые — раннеамериканскими, а некоторые в стиле, который она не сумела определить. Комната имела вид сельских аукционных подмостков. Возможно, каждый предмет здесь хранил в себе фамильные воспоминания и передавался из поколения в поколение шестьдесят, или восемьдесят, или сто лет. Она полагала, что последнее больше соответствует истине, поскольку Бесс и Джерри наверняка платили достаточно, чтобы позволить себе все, что пожелают. Очевидно, они потратили изрядную сумму на книги. Да еще такие странные книги...