Со всхлипом, бульканьем и стоном я скатываюсь на пол. Карлик хладнокровно штурмует консоль Нароста, а тощий уже стелется ко мне над паркетом, чтобы одним ударом клинка окончить нелепую и совершенно неравную драку…

Вообще-то «Явандру» принимают очень осторожно.

Вводят себя в полутрансовое состояние сверхмалыми дозами, в течение пары часов готовят организм дополнительными препаратами и только непосредственно перед боем вынюхивают полноценную дозу. Тогда тезка героя древности наделяет принявшего многократно ускоренными рефлексами, ощутимым снижением болевого порога, возросшей скоростью принятия решений, безумным мышечным тонусом и кристальностью восприятия окружающего.

В тот день в общем холле Когтей «Детей заполночи» я непроизвольно вмазываюсь как минимум пятикратной дозой дряни. Причем без подготовки, уже взвинченный, напуганный, подраненный и до бровей накачанный адреналином.

«Явандра» редким пустынным ливнем охотно впитывается в эту благодатную почву. И последующие несколько минут я помню исключительно сквозь багряную дымку боевого транса…

Худосочный чу-ха быстр, и наверняка тоже накачан препаратами. Но я становлюсь быстрее, многим быстрее этого вонючего крысюка. И пусть не до конца понимаю, что именно делать, отчаянно отдаю свое тело и разум в краткосрочную аренду опасного зелья.

Я больше не пытаюсь убежать от убийцы. Огибаю его одним протяжным броском, словно тот приклеен к полу и неподвижен, затем без особого труда ломаю хрупкое запястье и забираю черный нож.

Впервые мой противник подает голос, взвыв тонко и внезапно, а его уродливый напарник (я вижу его, причем совершенно непостижимым образом, хотя нахожусь к комнате с банками данных почти спиной) вздрагивает и даже тревожно прерывает работу.

Лишившийся оружия лазутчик еще пытается сражаться — силится ударить, пнуть, оцарапать, удушить хвостом и выцарапать глаза. Но я не позволяю, с легкостью уклоняясь от его неуклюжих выпадов. А затем небрежно чиркаю ножом и разом отсекаю ублюдку пару пальцев и кусок хвоста.

Он смекает очень быстро. Я бы даже сказал — молниеносно.

Больше не вопит, старательно разрывает дистанцию и ныряет в одну из вскрытых спален, через окно которой и пробрался в дом Нискирича Скичиры. Его напарник что-то шипит вслед компаньону, вскакивает на крохотные лапки, но мне сейчас не до него. Они оба кажутся мне медленными, сонными, до смешного заторможенными.

Я настигаю ездового лазутчика, подсекаю и наваливаюсь поверх кожаной сбруи на спине. Вонзаю нож в правую ключицу, подворачиваю, веду в сторону. Клинок послушно проваливается в тело чу-ха, скрежещет по кости.

Когда тело обмякает, я позволяю ему упасть к своим ногами. Бездонную секунду цепенею в раздумьях, задумчиво лохмачу перепачканные кровью и порошком волосы, и иду в хранилище данных.

Бритый малыш отключает консоль и что-то бормочет. Он стоит на своих малюсеньких коленках и, вероятнее всего, умоляет его пощадить. Наверное, он даже клянется рассказать о заказчиках, но я нахожусь не совсем в том состоянии, чтобы слушать; на глазах все еще мерцает патина «Явандры», в уши словно набили ваты.

Я убиваю глабера быстро, одним движением, будто всю жизнь только и делал, что вскрывал глотки здоровенных (хоть и карликовых) прямоходящих крыс. А затем задумчиво прикладываю липкий нож к щеке и падаю в бездонную пропасть, где меня ждут изголодавшиеся демоны…

Вижу себя будто бы со стороны, бесцельно мечущегося по холлу и сметающего со стола остатки посуды и ужина. Бьющего рамы редких картин на стенах, срывающего занавески. Затем железная хватка наркотика слабеет, совсем незадолго до того, как на шумиху и мои бессвязные вопли в крыло сбегаются перепуганные слуги и парочка гарнизонных бойцов…

Похмелье, пророчимое чудовищной дозой «Явандры», способно убить самого крепкого чу-ха. Но не меня, хотя это я позна ю многим позже, после нереально тяжелого и болезненно долгого отходняка.

Впрочем, он дотянется до меня только утром, а пока я сижу в углу, обхватив колени и подвывая, а рядом валяется окровавленный нож лазутчика. В таком виде меня и застают слуги и вооруженные «Дети», ворвавшиеся в холл.

Я покачиваюсь и напеваю, не замечая ни чу-ха, ни трупов, ни следов погрома. Перед глазами встают картины недавнего прошлого, такие родные и столь же далекие.

Как наяву я вижу сухие шершавые барханы и поросшие колючим мхом каньоны… А вот колонна самок Стиб-Уирта с напевами идет за водой к драгоценному роднику… Воины племени с молитвами свежуют тушу пятипалой антилопы… Детишки со смехом зашептывают плосконосого суслика, заставляя того плясать и кувыркаться…

Я немелодично мычу и выдуваю кровавые пузыри. Моя песенка проста и неуловимо похожа на стишки пустынных детенышей, бессознательно и нелепо в ней самым вульгарным образом рифмуются «кровь и любовь», «победа-беседа» или «тварь-фонарь»…

Надо мной склоняется самый отважный из слуг Нароста. Болезненно оттягивает веко, нащупывает пульс. Но я не вижу морды парня, я вижу лишь бескрайнюю жаркую степь и монотонные волны каменистых холмов.

Я что-то говорю слуге. Что-то обидное и властное, и конечно же не замечаю, что перед этим он почти минуту вслушивался в мою дурацкую песенку в попытке разобрать слова… и глаза его остекленели…

Не успевают казоку-йодда среагировать, как парнишка подхватывает перепачканный запекающейся кровью нож и без лишних раздумий полосует себя по груди. Вскрикивает, пронзительно пищит от боли, но раскалывает оковы невольных чар и испуганно отшвыривает черное оружие.

После этот малый чуточку свихнется, увы. Но примерно то же я могу сказать и о себе…

Когда «Дети» разбираются в случившемся и восстанавливают картину схватки, а в крепость возвращается Нискирич и его ударный отряд, меня держат в запертой комнате, словно дикого зверя.

Размазанный «Явандрой» в бесформенный блин, с осознанием первого убийства обитателя Тиама, я даже не способен протестовать такому заточению. Но раз за разом прокручиваю в памяти произошедшее, берегу каждую крупицу искаженных боевой лихорадкой воспоминаний, и обещаю себе понять.

Глава 5

РАЗГОВОРОВ МАЛО

Пожалуй, впервые в моей новой жизни Нижний Город вызывал у меня меньше страха, чем распластавшийся над ним неохватный Юдайна-Сити.

Несмотря на грязь, безудержное старение Такакханы или сумятицу ее противоречивых и опасных правил, которые двое местных в споре станут трактовать сразу пятью способами, сейчас она казалась мне куда более надежным и безопасным местом, чем закутки родного Бонжура.

Не сказать, что приличные ребятки из «Уроборос-гуми» совсем не захаживали в Нижний. Но я был уверен, что шансы встретить их здесь стремились к нулю. Да и камер слежения тут встречалось куда меньше, чем на поверхности. Ну, то есть, они конечно были, причем немало, но на тотальную поверку любая оказывалась или разбитой, или закрашенной из баллона.