В «Стойке» оказалось сыро и мрачно настолько, что я даже подумал вернуться в фаэтон за «Сачирато». Слишком тесным кабак назвать было нельзя, но планировка стен, столиков и кабинок казалась неуютной до того, что вызывала к жизни первые аккорды клаустрофобии.

Пахло прокисшим элем, резким дешевым парфюмом, пригоревшим жиром и «карамелью». На верхнем свете откровенно сэкономили, освещая заведение исключительно неоновыми рекламными стендами. Из музыкальной консоли негромко неслась (о, чудо, вовсе не «8-Ра»!) скрипучая национальная дрянь.

Контингент «Стойки» тоже оказался ожидаем — невзрачные хмурые чу-ха (чей счет еще позволял выпить кружку-другую жиденького эля) да мутные шрамированные личности, торгующие информацией, краденым, профилями «мицухи» или наркотой.

Впрочем, и таких было не очень много: по углам притаились несколько одиночек, и только у стойки восседали сразу трое молодых крыс. Одетые с вычурной крикливостью Такакханы, они явно почитали себя хозяевами подземного мира и наверняка принадлежали к многочисленным недоказоку с громкими устрашающими именами вроде «Алая пасть», «Ядовитые клыки» или «Бездонная жопа». Все трое сосали дрянной эль, прогоняя напиток через питьевые мембраны с нагретой дайзу.

На меня почти не посмотрели, лишь с интересом покосился скуластый бармен за стойкой. Ничего удивительного — внизу к чужим делам столь же безразличны, как и в нормальном подлунном мире. Однако… запах неизменно вышагивает впереди своего владельца, верно? Даже если основательно обработать хламиду ароматической маскировкой…

Именно поэтому троица развернулась на высоких стульях, повела носами, а затем нахально вытаращилась на меня, от удивления и неожиданности вывалив влажные языки.

Самый тощий пьяно заморгал, пригладил плешивое ухо и даже помотал башкой:

— Байши… а это еще чо за страшила⁈ Скажите, что тоже это видите!

Я быстро огляделся, высматривая своих друзей по переписке. И уже почти был готов уточнить у бармена, как приятель юного пьяницы тоже просипел:

— Видим, братишка… Вот так номер. Ты откуда выполз, уродец?

Мне не хотелось тратить время на пустые злые перебранки. А потому и не стал, продолжая высматривать в темноте за столиками. Но троица оказалась непредусмотрительно настырной — двое медленно сползли со стульев, подобрали хвосты и приблизились, рассматривая с гадкими ухмылками и нескрываемым презрением.

И только их третий дружок, смекнув чуть быстрее прочих, неуверенно пробормотал что-то вроде:

— Пунчи, не нужно, я про него дурное слышал…

Однако (как обычно в таких ситуациях и бывает) подобное лишь раззадорило его чуть менее сообразительных товарищей. Встав так, что почти перекрыли мне дорогу в глубину «Стойки», они переглянулись, а затем укоризненно и пискляво захихикали.

— Ты чо, братишка, зассал перед этим выродком⁈ — спросил первый. — В мамкины сказки веришь, хох?

— Кстати, она тут заходила недавно, — поддакнул второй, осмелев настолько, что протянул лапу и кончиками когтей приподнял покрывало на моей голове, — говорила, ты яйца дома оставил.

И хохотнул сам себе. Однако самый умный из тройки юнцов не стал ни спорить, ни обижаться. Вместо этого тоже стек со стула и торопливо двинулся к запасному выходу, напоследок бросив:

— Ну вас на *уй, долб**бы…

Его шустрое отступление осталось незамеченным — молодые чу-ха цепко изучали меня, словно взвешивая, с чего именно начать поток оскорблений, способный вылиться в добрую зубастую драку. Которой я, будем откровенны, вовсе не искал. Как и бармен, который отложил дела и застыл за стойкой с очень выразительным взглядом.

— Ты какого *уя тут забыл, борф⁈ — спросил меня первый самоубийца.

— Заплутал, ублюдок⁈ — подхватил второй, выразительно помахивая когтями возле моего лица. — Ваще фарш в башке? Могу на роже карту начертить…

Я мог их измочалить. В хлам и тряпки, из которых дурачков спасет только лучшая медицина. Или издырявить, причем быстрее, чем бармен выхватит из-под стойки припрятанное там оружие.

Но важные дела… разбитая, в перспективе, мебель и посуда… мгновенно разлетевшиеся по Фураю слухи… Все это сейчас было совсем, совсем ни к чему.

А потому я чуть отдернул капюшон и позволил соплякам увидеть свою улыбку. Прилив сил и адреналина, переполнявших меня сейчас, был таким сокрушительным, что ситуацию было можно решить совершенно иначе.

— Слушай меня внимательно, крыса, — негромко и уверенно сказал я первому, от неожиданности потерявшему дар речи, — даю тебе ровно десять секунд. А затем скажу заветное слово, после которого ты чиркнешь своего дружка по горлу выкидухой, что сейчас сжимаешь в кармане.

Я усилил напор голоса, не позволяя чу-ха опомниться или взвиться от ярости:

— А затем пойдешь домой и выпотрошишь сучку, что ловит кайф на твоем вонючем матрасе. После этого, еще слыша мой голос в ушах, ты вырежешь себе оба глаза.

Убедившись, что оглоушенный моим напором крысеныш пока не представляет угрозы, я чуть подвернулся к его дружку. И добавил с показным равнодушием:

— Тебе, бедолага, я ничего приказывать не буду. Ты уже будешь мертвым…

Сказать, что оба оторопели — это немного поскромничать. Дыхание обоих чу-ха участилось, они подались назад, глазки забегали, а хвосты поджались. Вероятно, в моем голосе и правда проскользнули случайные нотки «низкого писка», но больший эффект оказали угрюмая уверенность и ювелирный нажим. Несмотря на всю показную браваду, парочка тоже слышала «мамкины сказки».

Первый спохватился и торопливо вытянул лапу из кармана штанов, словно и правда боялся против собственной воли ударить приятеля спрятанным там ножом. Второй покосился на его пустую ладонь с ужасом, как если бы на самом деле заметил в ней сверкнувший клинок.

— Десять, — спокойно сказал я. — Девять…

Юнцы снова переглянулись, отшатнулись сильнее; глянули на бармена в поисках поддержки, но тот оставался беспристрастен.

Тот, кому было напророчено умереть через несколько секунд, вздрогнул и почти приподнял лапы в боевой стойке; он отчаянно боролся с желанием броситься на меня, и жутким первобытным страхом, который этому мешал.

Приготовившись к атаке, я незаметно расставил ноги, сунул руку в карман и украсил пальцы кастетом, одновременно продолжая считать.

— Восемь, семь…

Парочка с шипением рванула в обход бара к служебному выходу, уже поглотившему их третьего собутыльника. Забыв про недопитый эль, они щелкали пальцами, чертили на мордах охранные знаки и целовали бабушкины амулеты, что тайно от собратьев по банде носили под грязными мешковатыми куртками.

Бармен хмыкнул, вынул лапы из-под стойки и оскалился, всем видом давая понять, что оценивает мой блеф на самый высший балл. Я посмотрел ему в заплывшие глазки и демонстративно сжал губы в узкую полоску. Оскал виночерпия мгновенно потух, когда тот вдруг сообразил, что бледношкурый наглец и в самом деле мог говорить правду…

Положив на стойку две рупии, я ткнул пальцем в кран с темным элем и уверенно двинулся в дальний угол «Бойцовской стойки». Именно там (я заметил их точно перед запугиванием