За новеньким велено следовать по пятам и не выпускать с территории – задачка раз плюнуть, тем более что этот малахольный, кажется, вообще не собирается двигаться с места! И смотрит как-то странно, будто с восторгом. Никто никогда не бросал на него таких восхищенных взглядов! Жаль, что не разговаривает, – слушать комплименты было бы намного приятнее!

«Ну, вот! Вспомнил про мелюзгу – она тут как тут! Маркиза вывела свой выводок на прогулку. Интересно, они уже знакомы с лохматым?»

Лорд недовольно поморщился, когда котята стали карабкаться по нему, цепляясь острыми иголками когтей, и поднялся, стряхнув самых настырных.

Рыжая с белыми отметинами кошка выгнулась и зашипела, заметив незнакомый холмик в песочной куче, куда, собственно, направлялась – по плану, с сегодняшнего дня нужно было приучать детей к кошачьему туалету.

– Лорд, что это там? – не скрывая возмущения, спросила она у охранника, приставленного к ним Папой для защиты.

– Не что, а кто! – резонно поправил дог. – Новенький, обживается. Правда, он с изъяном – немой!

– Фу, какой лохматый! – фыркнула Маркиза, считая, что если и есть у этого кота недостаток, то именно неухоженная и чересчур длинная шерсть!

Рыжий пожалел, что не привел себя в порядок. Теперь протестная акция грозила выйти боком: мало того что все французские слова куда-то из головы улетучились, так еще и некрасивый! А ведь он не абы кто, а представитель реального мира, далекого будущего и, наконец, иностранной державы!

Эх! На его месте должен был находиться Брысь – он всегда приглаженный, языками владеет, церемониям придворным обучен, к тому же имя у него звучное – Ван Дейк (хотя после того как Савельич раскрыл тайну, что раньше приятеля величали Брысь, то как-то незаметно более короткое и знакомое по жизни прозвище угнездилось в мыслях, но при разговоре он обращался к другу уважительно – Ван Дейк, даже не сокращая до Вани, как делал философ!) И как он мог забыть про кошку с котятами?! Ведь Брысь рассказывал о ней!

Пока Рыжий предавался унынию, тот, о ком он вспоминал, уже пробрался на территорию кардинальского особняка и рыскал в поисках следов похищенного «младшего помощника».

Трехэтажное здание пастельно-розового цвета с декоративной отделкой из белого кирпича вкупе с высокой оградой образовывало замкнутый квадрат, куда вели ажурные кованые ворота. По всему периметру тянулся сад, так что получалось, что одной стороной окна дома смотрели на мощеный двор с большой парадной лестницей, а другой – на коротко стриженные ухоженные газоны, мраморные чаши фонтанов, цветущие кусты роз и разнообразные деревья причудливых форм. Позади имелись хозяйственные постройки и конюшни.

Многочисленная челядь и стоящие в карауле гвардейцы осложняли передвижение (вдруг местных котов здесь различали по внешнему виду?!), а потому Брысь решил не рисковать и дождаться ночи.

Чтобы провести несколько часов до наступления темноты с пользой для дела, он устроился на прежнем месте, под окнами кардинальского кабинета, в надежде услышать или увидеть что-либо интересное и важное. И вскоре был вознагражден – за стеной зазвучали знакомые голоса: властный – Ришелье, подобострастный – Рошфора, и похожий на звон хрустального колокольчика – Миледи!

– Граф, вам удалось выяснить, где скрывается Буанасье?

– Увы, нет, монсеньор!

– Предоставьте это мне, ваше высокопреосвященство! И поскольку речь идет о даме из окружения королевы, я бы хотела получить кое-какие гарантии…

– Какие же? – нетерпеливо спросил кардинал.

– Например, бумагу, где бы говорилось, что все совершенное ее обладателем сделано на благо Франции и по вашему приказу, монсеньор!

Ришелье стремительно подошел к столу и заскрипел пером.

– И еще… Если гасконец будет мешать, могу ли я… – Миледи не договорила, потому что кардинал перебил:

– Разумеется! Кадет заслужил кару, помогая врагам короля!

Брысь оторопел. Он-то полагал, что шпионское дело заключается в сборе секретных сведений! Правда, герою из фильма, Джеймсу Бонду, приходилось заниматься кое-чем похуже, но ведь он агент 007! Неужели у белокурой голубоглазой красавицы, бывшей графини де Ла Фер, тоже «два нуля»?!

Ах, как усложнилась задача! Раньше он думал, что защищать Констанцию придется в честном бою, где пригодятся зубы Мартина, а возможно, хватило бы оскаленной пасти, как в последней «схватке» с гвардейцами. Как бы хитрая красавица-шпионка не обвела доброго пса вокруг своего прекрасного тонкого пальчика!

Долгожданная темнота результата не принесла. Брысь излазил сад вдоль и поперек, подслушивая возле каждого окна – все напрасно: пушистый эрмик будто провалился сквозь аккуратно подстриженный кардинальский газон!

Откуда же было «секретному агенту» знать, что в особняке имеются и внутренние дворики, а Рыжего не слышно, потому что тот молчал из опасения ляпнуть какую-нибудь глупость на ломаном французском и тем самым опозорить их иностранное представительство!

Пришлось вернуться к Савельичу с пустыми лапами, выслушать его отчет о посещении аббатства и о том, как сыто и привольно живется псу в окружении заботливых монахинь, и самому бежать в монастырь с новыми инструкциями для Мартина относительно миледи, а потом ждать следующей ночи и еще одной… Мелькнула даже леденящая душу мысль – вдруг лохматого приятеля поместили в Бастилию?!

Ранним утром Брысь добежал до высоких стен, мрачных даже при ласковом солнечном свете. Попасть внутрь можно было только через единственные ворота со стороны Сент-Антуанского предместья, но делать этого он не стал – сразу за ними, по рассказам начитанного Савельича, поджидал висячий мост через широкий и глубокий ров, за которым возвышалась крепость с восемью башнями.

Самых неспокойных арестантов содержали внизу. Но вряд ли у похитителей возникла необходимость заключать Рыжего в темное промозглое подземелье – вообразить, что миролюбивый приятель вел себя буйно, не получалось даже при богатой фантазии искателя приключений! Но и обычные камеры имели лишь крохотные оконца-амбразуры за тройным рядом решеток да пропитанные сыростью стены, а потому никак не подходили для содержания чистоплотного и теплолюбивого кота.

Савельич много чего поведал о жуткой тюрьме. Правда, местом заточения преступников крепость стала не сразу. Сначала это была одна из многих укрепленных башен для защиты города от врагов, а в конце четырнадцатого века ее превратили в замок, где короли прятались во время войн или восстаний недовольного высокими налогами населения. В летописях тех времен Бастилию называли «благочестивым Антонием» и лучшим зданием Парижа. Страшно представить, какими были другие!