– Вы совершенно правы. – Фрейберг снизошел до доктора и улыбнулся.

– Я еще не читал этой дрянной книжонки, – Вирхов нахмурился, – и не понимаю, что ты хочешь сказать?

– Неужели Конан Дойл тайно приезжал в Петербург? – глаза у Муры горели. – А мы пропустили этот исторический момент!

– Я сказал все. – Фрейберг поднялся, поклонился Муре, обменялся с мужчинами рукопожатиями. – А дальше думайте, Карл Иваныч. В утешение вам скажу, что у меня пока нет никаких объяснений засиму факту.

– Сему, сему факту, – под нос себе пробормотал Вирхов, провожая друга до дверей.

Когда дверь за королем петербургских сыщиков закрылась, озадаченный Вирхов вернулся к своему столу.

– Где, где этот сайкинский шедевр? Нужно срочно его прочитать, будь он проклят. Пустая трата времени, скорее всего, решительно не понимаю, при чем здесь расследование Фрейберга. Но он никогда просто так не приходит! Значит, сидит у него какая-то тайная мыслишка, сидит…

– Позвольте откланяться, дорогой Карл Иваныч, – доктор Коровкин выразительно посмотрел на погруженную в раздумья Муру, – не смеем вас более отрывать от важного дела. Если потребуется моя помощь, всегда готов, да и тетушка с радостью повидала бы вас.

– Да-да, друзья мои, – бормотал потерянно Вирхов, – буду тянуть лямку дальше. А вы берегите себя, езжайте домой. Если город затопит, на Васильевский не переберетесь.

– Последуем вашему совету, – пообещал доктор и добавил сочувственно: – А что касается автомобилей с иконами, то есть простое объяснение: мистер Конан Дойл узнал о деле Фрейберга и перенес сюжет на британскую почву. Вот и превратился Святитель Николай в Иоанна Крестителя.

– Вы так думаете? – Вирхов поднял озадаченный взор на доктора.

Клим Кириллович пожал плечами и обернулся к Марии Николаевне.

Мура встала с дивана, старательно поправила шляпку:

– Удивительно! Никогда не думала, что в Лондоне читают «Санкт-Петербургские ведомости»!

К этому времени Софрон Ильич Бричкин, измочаленный порывами мокрого ветра со снегом и изрядно промочивший ноги, добрался до дома на Жуковской, где квартировало семейство Филипповых.

В парадной он постарался вернуть себе максимально респектабельный вид, стряхнул снег и воду с пальто, шапки, шарфа и только после этого позвонил в дверь.

Открыла ему блеклая, но весьма аккуратная горничная в черном платье и накрахмаленном белоснежном переднике. Ее землистые щеки говорили о подступающем увядании, вокруг маленького рта обозначились складки.

– Барыня дома? – Бричкин постарался сгустить свой хилый баритон.

– Да, – ответила горничная. – Как прикажете доложить?

– Писатель Иван Иваныч Каретин. – Вымышленная фамилия звучала странно, и бывший артиллерист понял, что служанка не слыхивала такого имени, и добавил первое пришедшее на ум для солидности: – Из издательства Сайкина.

– Прошу подождать, – попросила она. – Узнаю, сможет ли барыня вас принять.

Воспользовавшись отсутствием служанки, Бричкин осмотрел замок – тот запирался с обеих сторон, кроме того, имелись щеколда и цепочка.

– Барыня просят вас в гостиную, – вернувшаяся горничная помогла Бричкину снять пальто, дождалась, когда он расстанется с калошами, и проводила гостя в просторную, жарко натопленную комнату, где находилась утренняя посетительница детективного бюро «Господин Икс». Увидев на пороге Бричкина, госпожа Филиппова побледнела.

– Вы… вы… писатель Каретин? – спросила она, слегка заикаясь.

– Так точно, сударыня, зовите меня просто Иван Иваныч.

– Чем обязана?

– Понимаете, сударыня, – Бричкин уселся на указанный стул, поелозил ножкой по ковру и ободряюще подмигнул хозяйке, – я намереваюсь написать биографию вашего замечательного супруга, он так много сделал для науки и для общества. Я уже собрал материалы, беседовал с его знакомыми, проштудировал весь журнал «Научное обозрение». Увы, причины кончины вашего супруга остались для меня непроясненными. Вы понимаете меня?

– Понимаю, – хозяйка опустила голову.

– Художественный образ должен быть полным. Хотелось бы получить дополнительные сведения, уточнить события последнего дня.

– Я сама толком ничего не знаю, – сказала она, – я отдыхала тогда на юге с детьми. Ничего не подозревала. В тот вечер в доме оставались только кухарка и наша горничная, Настасья, они все рассказали полиции. Кухарка уволилась, а Настасья все еще служит у меня.

Бричкин изобразил живейший интерес:

– Не позволите ли вы мне переговорить с вашей горничной?

Госпожа Филиппова дернула шнур звонка, и блеклая особа в передничке моментально появилась в гостиной. Подслушивала за дверью?

В ответ на настоятельную просьбу визитера, горничная вспыхнула, потом выдавила из себя:

– Простите великодушно, меня прачка ждет.

– Я долго вас не задержу, – улещивал горничную Бричкии. – Расскажите хотя бы в общих словах.

– Уж наизусть выучила. – Настасья обреченно вздохнула. – Обнаружила барина в полдень, лежал на полу в кабинете бездыханный. Вызвала врача, здесь неподалеку живет, да он и раньше бывал – господин Полянский. Затем приехала полиция. Сердце не выдержало.

– А вечером приходил кто-нибудь к хозяину?

– Нет. – Настасья решительно мотнула головой.

– И никто не телефонировал?

– Может, и звонил, – горничная с опаской глянула на писателя Каретина.

– Так может, кто-нибудь назначил ночную встречу?

– Нет. – Настасья опять мотнула головой. – Как потом покойный мог встать и закрыть дверь на щеколду? Я-то уже спала, а кухарка в ту ночь ушла к племяннице, на свадьбу.

– А дверь была закрыта? Вы точно помните? – Бричкин бросил виноватый взгляд на госпожу Филиппову.

– На память не жалуюсь. Да разве такое забудешь? Врачу-то дверь я отпирала, и сил не было засов отодвинуть.

– Спасибо, милая. – Бричкин помялся. – А поведение хозяина в тот день отличалось чем-нибудь от обычного?

Настасья исподлобья уставилась на писателя, и Бричкин понял, что вышел из роли сочинителя и все более походит на сыщика. Он опомнился.

– Милочка, – забормотал он, – жизнь и смерть в руке Божьей. И последний день жизни человека переполнен символами и таинственными знаками.

– А… – Настасья с минуту молчала. – Таинственного не припомню.

Бричкин видел, что госпожа Филиппова от волнения находится на грани обморока, ему стало неловко.

– Благодарю вас, – кивнул он служанке и обратился к хозяйке: – Прошу меня простить: воспоминания заставляют вас страдать. Не смею продолжать. Только один последний вопрос. Кто в последние месяцы приходил к господину Филиппову?