По оценке Кутаджара, до десяти тысяч новых рабочих мест в Брэмптоне — это работа в штаб-квартирах, значительное число которых разместилось в прежних промышленных зданиях. Мне стало понятно, почему в Брэмптоне, как и в Вогане, нет офисных «парков», характерных для пригорода, или группы высотных офисных башен в центре. Понятно и то, почему в недавно построенных небоскрёбах в центре Торонто так много незанятых площадей, несмотря на недавнее понижение арендной платы. И почему старые конторские здания в Торонто и в других крупнейших городах начинают преобразовывать в жилые кондоминиумы или в «комбинаты» жилья и мастерских для лиц свободных профессий. Арендаторы, которые привели к появлению эффектных ландшафтов с небоскрёбами в мировых центрах, начали искать другие ниши для заселения.

Мистер Кутаджар утверждал, что наблюдает, как этот процесс сказывается на коммерческих офисных зданиях. Скажем, управляющие банками переносят штаб-квартиры в те места, которые раньше служили дешёвыми выносными конторами для проверки чеков и тому подобных рутинных занятий. Экономия на стоимости площадей, по его мнению, стала привлекать больше, чем географическая близость между штаб-квартирами банков и их клиентами, будь то крупные юридические конторы или корпорации, с которыми они ведут бизнес. Тем более что и сами эти корпорации расползаются из даунтаунов с их башнями — бастионами старой экономики. Брэмптон оказал финансовое содействие колледжу Шеридан при Технологическом институте, чтобы отладить обучение работников производственным специальностям. Многие сотрудники новых офисов обучались компьютерной графике, технологии опытных разработок или менеджменту в том же Шеридане.

Когда рабочие места в штаб-квартирах корпораций перемещаются из центра Торонто в Брэмптон, нет речи об импортозамещении: вся территория метрополии представляет собой единое экономическое целое. Однако если они перемещаются из других городов или других стран, то это тоже становится импортозамещением.

Более дешёвые помещения не означают спартанского стиля. Офисы, созданные в прежних фабричных зданиях, бывают восхитительно решены. Я посетила офис компании Nortel, по которому меня водила приятельница из Шри-Ланки, работающая там. Nortel — созданная в Канаде международная корпорация, производящая кабель и оборудование для Интернета и других коммуникационных сетей. Архитекторы — нью-йоркская фирма, — уже преобразовавшие некоторые из заводских корпусов компании в офисы. Они использовали «фонари» кровли для того, чтобы организовать маленькие зимние сады, удачно осветить произведения искусства, придать индивидуальный характер всем помещениям: от гостиных и конференц-залов до рабочих мест и коридоров. Проходя по просторному холлу, видишь окрестный ландшафт с уровня земли и травы. В случае Nortel этот ландшафт включил фонтаны и пруд, на котором канадские гуси выводят потомство. По сравнению с тем, чего можно добиться в бывшей фабрике, офисы в небоскрёбах, хотя и более дорогие, выглядят сухо, аскетично.

Самые дорогие кресла в Nortel разработаны нью-йоркским дизайнером Германом Миллером. Но меня поразили несколько более скромные, но солидные, удобные и элегантные стулья из металла и наборного дерева в большой столовой, куда сотрудники офиса приносят еду, приготовленную дома или купленную по дороге. На обычную мебель это не было похоже. Перевернув стул, чтобы выяснить его происхождение, я обнаружила этикетку Made in Canada — тоже импортозамещение, но более существенное. Могу вполне вообразить себе, что такие стулья для расстановки в столовых станут популярными у покупателей с деньгами. Когда я сказала об этом мистеру Кутаджару, он заметил, что мебель стала одной из пяти групп продукции, цена которой растёт быстрее всего. Рост числа офисов в промышленных «парках» способен сформировать дальнейший стимул для импортозамещения и инноваций.

Самой заметной постройкой во всем Брэмптоне является маленькая оркестровая «раковина» в викторианском стиле, которой уже более ста лет. Она стоит в маленьком парке Гейдж в центре городка. Когда в начале XX века парк был передан Брэмптону, условия дарения включали пункт, согласно которому, если «раковину» снесут, земля должна быть возвращена семье Гейдж. Эта очаровательная бонбоньерка в прекрасном состоянии стоит в красивом, ухоженном парке на самой дорогой земле в Брэмптоне. Она ярко, но при этом не без юмора заявляет, что Брэмптон по-своему уникален, что у него есть свой характер, своя история и что это — человечное место.

Конечно, и здесь главной проблемой стал трафик. Мэр города Сьюзан Феннел понимает, что автомобильное движение необходимо немедленно сократить. Понимает и то, что умножение дорог и объездов ответом на этот запрос не является. Она постоянно публично заявляет, что людям следует пересесть с автомобилей на общественный транспорт. Она отдаёт себе отчёт в том, что для этого сам общественный транспорт должен обеспечить большую скорость передвижения, больше часов работы, растянуть маршруты по длине при невысокой плате за проезд. Транспортная система Брэмптона старается, как может, вкладывая всю прибыль в развитие. Но прогресс, увы, невелик, что можно понять по таким объявлениям: «Маршрут 3. Время ожидания в полуденные часы сокращено с 60 минут до 30 минут… Количество вечерних поездок увеличилось на две, до 8 часов вечера… Маршрут 15. Периодичность уменьшилась с 40 минут до 30… Маршрут 50. Новый. Проходит с частотой один час в утренние и вечерние часы пик. С пятницы по понедельник…» Как бы ни были остры городские собрания по поводу ужасов автомобильных пробок, они не ведут к решению вопросов, которые ставит мэр города. Во всяком случае, из газетных отчётов о таких собраниях можно вычитать лишь то, о чем говорилось и печаталось десятилетиями — население требует строительства новых дорог. Возможно, отчёты говорят правду. Тем хуже.

Наиболее поразительной для меня особенностью этой трансформации экономического развития является упорная неспособность канадских экономистов оценить то, что находится прямо у них перед носом. По мере того как один месяц 2002 года сменялся другим, газеты запестрели заголовками, говорящими о таинственном канадском «механизме создания рабочих мест» и об экономике, которая «превзошла в росте все ожидания экспертов». Экономисты, к которым обращались СМИ, выражали единое мнение: этот феномен, по-видимому, имеет основанием «потребительский драйв», сформированный расширением спроса на дома и автомобили.

Среди экспертов были главный экономист из Королевского банка Канады и его заместитель, главный экономист и ведущий специалист по стратегии рынков капитала банка «Торонтон Доминион», главный экономист J. P. Morgan Securities Canada, специалист по стратегии из Citygroup, New York, главный экономист Merryll Lynch Canada. Вне всякого сомнения, когда увеличивается количество выгодных рабочих мест, люди всегда покупают больше домов и автомобилей. Как, впрочем, больше апельсинов, сока или обуви. Это обычный «эффект мультипликации», давно известный экономистам. Но признать его наличие — совсем не значит объяснить, каким образом покупатели заработали достаточно денег, чтобы обеспечить сам эффект. Экономисты это понимают. Но когда от них потребовалось отбросить стандартную болтовню об экспортно ориентированной экономической жизни, они стали искать спасение, заговорив о ведущей роли расширенного спроса. Если бы они взглянули в лицо фактам, то сами бы признали, что такое объяснение является пустым и теоретическим. По-видимому, они не смотрели в этом направлении. Разумеется, потребители могли обогатиться, беря кредиты под вздутую инфляцией стоимость домов. Наверное, они и это делали. Но ведь домовладельцы в США могли воспользоваться этой возможностью в ещё большем масштабе, чем канадцы! Следовательно, в Канаде должен был проявиться некий добавочный стимул роста.