– Кому им? Советской власти? Могу объяснить. – Профессор прочистил горло и начал рассказывать таким голосом, каким обычно читают много раз читанную лекцию: – Конечно, не все совершенно в молодом революционном государстве. И я прекрасно вижу, что новый порядок еще слишком молод. Всякая система подобна организму. Группы людей, государства и целые расы повторяют в своем развитии путь одного человека. Детство, юность, молодость, зрелость… – на этом профессор остановился, выбросив из перечня старость и смерть. – Так вот. Если мы рассмотрим подобную аналогию, то поймем, что молодости свойственен максимализм. Молодые часто бывают в некотором роде жестокими. Они не умеют прощать ошибок, потому что сами еще не совершили их достаточно и совершают их. Позже наступает зрелость, человек или государство мудреет, и все переходит в более мирное русло.

– А за спиной остаются горы трупов, – буркнула Варя. – Что вы говорите, профессор!

– Не сгущай краски, Варенька. Да, есть жертвы. Но при любой власти сейчас были бы жертвы. Просто время такое. Жестокое. Я действительно помогаю большевикам своими знаниями, но помогаю им прежде всего повзрослеть. Ничего другого сделать я не могу, а отстраниться не считаю себя вправе. Я люблю Родину и хочу видеть ее цветущей. Хотя бы в будущем. Она выживет, старые корни дадут новые свежие побеги, и когда-то родится племя, не знающее страха. Счастливое, свободное племя. Вот и все! И давай закончим на этом.

Варя покачала головой, и профессор вздохнул.

– Ладно, я не собираюсь тебя переубеждать, ты тоже еще очень молода. По твоему вопросу вот что. У меня есть связи там, наверху, и завтра я справлюсь насчет Павла. А теперь… Наверно, тебе пора домой?

Варя поднялась с кресла и уже хотела покинуть профессорский дом, но, вспомнив выжившего из ума деда, отсутствие брата и весь сегодняшний день, остановилась. Ей не хотелось оказаться в полупустой, прокуренной квартире, где не было даже елки. Они с Пашей собирались купить ее тридцать первого. А теперь… Она прерывисто вздохнула, стараясь не заплакать.

– Владимир Сергеевич! – воскликнула она. – А можно остаться у вас? А? Я так боюсь!

– Но тут до твоего дома два шага. Через бульвар перейти! – удивился профессор.

Девушка помотала головой, и профессор понял, что она вот-вот снова заплачет.

– Боюсь… – прошептала она.

– Ладно, оставайся, – смягчился профессор. – Чаю хочешь?

Варя кивнула.

– Ли! – позвал профессор.

В дверях столовой показался невысокий крепкий китаец лет сорока на вид. Два передних зуба у него были золотыми, что придавало его улыбке оттенок комичности.

– Да, профессор, – с легким поклоном произнес он на очень хорошем русском.

– Приготовь нам чаю, будь любезен, – попросил его Варшавский. – Мне зеленого, девушке черного. С сахаром.

– Ой! Да не надо лишних хлопот! Мне тоже зеленого! – Варе было неудобно. Она считала, что и так доставила хлопоты уважаемому профессору, а теперь еще и чай для нее специально делать. – Прошу вас, не надо!

– Не думаю, что тебе понравится зеленый, – пожал плечами Варшавский. – Ладно, попробуй. Ли, сделай нам в таком случае чайник и три чашки. Ты ведь присядешь с нами?

Китаец кивнул. Варя глянула на него мельком, и взгляды их встретились. На азиатском лице трудно было прочесть эмоции, но девушке показалось, что по нему пробежала едва заметная тень любопытства. Тихо развернувшись, Ли скрылся в столовой.

– Ли – большой человек! Герой! – негромко сказал профессор. – Он, можно сказать, спас всю нашу противооспенную бригаду. Товарищ Ли был у нас проводником, а я руководил группой. Когда мы совершали переход к высокогорному кишлаку, на караван напали басмачи Корзубека. Товарищ Валерий не успел даже «маузер» выхватить – его убили из винтовки. Еще несколько человек погибли в короткой перестрелке. В группе началась паника, нас плетьми согнали в кучу, связали и погнали к границе. Но утром, после первой же ночевки, басмачи недосчитались двоих караульных – они без следа пропали. Этим же днем трое бандитов, ехавших в авангарде, попали под камнепад и погибли вместе с лошадьми. Оставшиеся трое решили остановиться, собрать всю вакцину и послать с ней гонца к Корзубеку. Гонец не вернулся. А ближе к вечеру из-за скалы раздались два выстрела, и оба басмача рухнули на землю. Как же мы обрадовались, когда на поляну вышел улыбающийся Ли с «маузером» Валерия! Он и вакцину вернул, и довел нас до кишлака. Позже, когда меня назначили доктором в крепости, китаец взялся работать поваром. Мы часто встречались, и оказалось, что с ним интересно беседовать. Он рассказывал мне о действии трав и о лечении иглами, а у меня расспрашивал про гипноз. Меня удивляло и радовало, с какой жадностью и легкостью он впитывает полезные знания. Когда пришло время возвращаться в Москву, я спросил, не хочет ли он поработать поваром у меня. Он согласился. Я очень уважаю Ли.

Китаец вновь показался в гостиной, держа в руках толстый деревянный поднос с решеткой. Он поставил сооружение на стол, и Варя увидела расставленные на решетке круглый глиняный чайничек, малюсенькие глиняные стаканчики и чашечки и круглобокую глиняную же скульптурку восточного божества.

Ли снова исчез, после чего вернулся, держа в одной руке спиртовку, а в другой большой сферический чайник. Установив спиртовку прямо на полу, китаец зажег ее от спички и повесил большой чайник над огнем. Затем он взял у камина пуфик и устроился возле спиртовки. Из склянки с притертой пробкой он высыпал в маленький чайник толченые листья и, когда вода в большом чайнике вскипела, начал медленно заливать кипяток.

– Нашу гостью зовут Варвара Стаднюк. Варя, – представил профессор гостью.

– Очень приятно, – кивнул с улыбкой китаец, не отрываясь от чайных забот. – А мое имя Ли. Короткое, да? У русских длиннее.

Его золотые зубы задорно блеснули.

Варя улыбнулась ему в ответ, чувствуя себя неловко. Она не знала, как вести себя в обществе иностранца, но больше всего ее смущала толстая коса, украшавшая прическу Ли. Обычаи, конечно, разные бывают, но чтобы мужчина с косой – это уже чересчур!

– Чай должен завариться, – пояснил китаец. – Он должен отдать кипятку энергию Чи, накопленную от солнца, земли, воды и ветра. В потреблении этой энергии и есть смысл чаепития. Кроме того, ожидание и размеренность делают дух более стойким.

Девушка украдкой скосила взгляд в сторону профессора – она никогда не слышала о таинственной энергии Чи, поэтому боялась, что теория китайца может выйти за рамки материализма. Но Варшавский ничем не выказал иронического отношения к происходящему. Варя решила, что энергия Чи – это некая аллегория, вроде классовой энергии, о которой писал в своей книге Залкинд. А может, это одно и то же, поскольку Залкинд пояснял лишь способы сбережения классовой энергии, но ничего не говорил о ее накоплении.

– А напрямую от ветра, воды и земли человек не может получить Чи? – спросила она для поддержания беседы.