И вдруг до меня донесся звук. Тихий такой, монотонный. Я не сразу понял, что происходит. Догадался, только когда услышал треск и увидел, как валится первое дерево. А за ним второе. И тут я разглядел в темноте тучную фигуру Кабанчика. Он всем телом навалился на третий абрикос, и тот уже заскрипел, подпиленный, под его тяжестью, накренился и тоже начал падать. В окне Синюхиного дома загорелся свет, и я дал дёру. Не хватало еще, чтобы меня застукали тут!

Я бежал под звездами, и до меня стало доходить, как Кабанчик это провернул. Сначала он все деревья подпилил, наверное, до середины, так, чтобы они стояли, не падали. Они молодые, не очень-то толстые, так что много времени это не заняло. А потом он их просто сломал по надпилу. Он ведь и правда сильный, Кабанчик-то! И умный, оказывается.

Я бежал и понимал, что Кабанчик тоже лежал со своей пилой в засаде и ждал, когда мы уйдем. Ему, наверное, сильно не хотелось, чтобы мы подглядывали. И получилось все, как с лодкой: раз – и исполнил желание королевы. Мне ни за что так не придумать! Я настоящий Дуся…

На следующее утро все встречали Кабанчика, как героя. Серьезно! Васька его по спине хлопнул:

– Молоток, Кабан! Зверь вообще! Расскажешь, как все было?

Кабанчик смущенно улыбался какой-то дурацкой, не своей улыбкой. Но рассказывать не стал. Да его не сильно-то и хотели слушать, сразу отвлеклись на что-то. Но тут Кира заявила:

– Эй-ей, у меня еще одно желание осталось!

Все посмотрели на нее, как будто она с другой планеты.

– Что?! – возмутилась Кира. – Или, может, сразу все деньги Кабанчику отдадим?

Тут Васька будто вспомнил про деньги, хотя я ни за что не поверю, что он про них забыл хоть на минуту. Он только про деньги и говорит всегда, про свои золотые пластины, которые выловит однажды в гроте.

– Все желания у тебя, Кирюха, какие-то дурацкие, – сказал он и сплюнул.

Плевок на песке скатался в темный шарик. Я смотрел на него, чтобы не смотреть на Кабанчика, потому что мне уже не хотелось во всем этом участвовать.

– Ну, сам придумай, если такой умный!

Кира злилась. На Кабанчика, что он ее желания исполнил, и на себя, что ничего невыполнимого она придумать не может. Будто ей не деньги надо будет отдать, а замуж за него выйти! И я впервые пожалел, что мы с Кабанчиком вообще нашли ту коробку.

– Пусть до грота плывет. Сам, один, – предложил Васька.

Дурка аж присвистнул, а Жека сказал:

– Совсем, что ли? Мы на лодке туда полчаса идем.

– Ну и что? Испытание так испытание.

И все промолчали.

Кабанчик посмотрел на нас, чуть рот приоткрыв. Будто не понимал, почему мы молчим-то. Я вспомнил абрикосы и выдавил:

– Далеко ведь…

– А ты, Дуся, молчи лучше, – цыкнул Васька.

И Кабанчик начал раздеваться. Медленно и как-то по-девчачьи, через рукава, стянул футболку. Тело у него было розовое от загара, толстое, даже колыхалось, пока он к морю шел. Шорты Кабанчик у самой воды снял. Поежился, хотя день был в разгаре и жарко.

Зашел в море по пояс и поплыл. Спокойно так плыл, не торопясь. Ну и правильно. Когда плыть долго, то нельзя торопиться. И можно же отдыхать – раскинуть руки и ноги звездой и лежать на воде. Мы молчали. Только Жека сказал один раз:

– Плакали твои денюжки, Васьк. Доплывет.

Васька отвесил ему фофан. Дурка хихикнул, Лёвка следом, он вечно все за другими повторяет.

Кабанчик превратился в маленькую точку. Мне казалось, я вижу ее, темную и далекую. Вон же она, качается на волнах. Уже дальше грота. И в стороне. Или это мне мерещится?

И вдруг Кира как завизжит:

– За ним давайте! Чего вы стоите!

Васька и Жека бросились в лодку, пошли быстро. Васька греб без остановки, только мускулы на спине ходуном ходили. Мы видели, как они начали нырять по очереди там, где последний раз видели голову Кабанчика. Потом сместились чуть дальше. Потом еще.

– Надо взрослых позвать, – сказал Дурка и сам развернулся, побежал к конторе рыбачьей артели.

Кабанчика нашли только к вечеру. На пляже уже собрался весь поселок. Гудели, гадали, охали, кто-то заплакал… У Киры застыло лицо.

Кабанчика положили на теплый песок.

Тетка Кабанчика протолкалась сквозь толпу, упала рядом с ним на колени и заголосила:

– Миша! Миша, Мишенька, кровинушка моя! Касатик мой, да зачем же ты в эту воду окаянную полез, дитятко мое!

Я как-то отрешенно подумал, что вот теперь знаю: Кабанчика звали Мишей. А еще увидел, что у его тетки синие губы.

– Вот курва, – сплюнул вдруг Васька. – Голосит как… Всю жизнь его дубасила почем зря, а теперь…

Про «дубасила» мы не знали, Кабанчик никогда не жаловался на такое. Но Васька был его соседом, может он видел чего. Я посмотрел на него, а он отвел глаза, сплюнул и затесался в толпе. Наверное, вспомнил, что третье желание было его.

Я каждый день зачем-то стал ходить мимо Синюхиного дома и смотреть на сваленные абрикосы. Сам не знаю зачем. Три дня они так просто лежали. Ветки сохли на солнце, листья желтели. Абрикосины рассы́пались далеко по улице. На них наступали, и на асфальте оставались темные пятна. На запах раздавленных абрикосин слетались осы. Потом деревья распилили и увезли куда-то. Наверное, Синюха ими баню топить собиралась.

Мы так никогда и не узнали, откуда тот ящик взялся на нашем берегу. Ясно, его море выбросило. Но как он в море оказался? И правда ли Синюха была бабкой Кабанчика?

Кира поступила в швейный какой-то колледж и уехала в Москву. Васька сбежал с пароходом, мы его больше не видели. Синюха продала свой дом, лодки, коз и уехала куда-то. Тетка Кабанчика жила теперь одна, ходила по поселку сутулая и мрачная.

А самое странное, что никто из нас не вспомнил про деньги. И куда они делись, тоже никто не знал. Я все пытался восстановить порядок событий, понять, когда я видел их в последний раз? Вот Кабанчик их нашел, мы с ним побежали к нам домой, Кира их пересчитала и отдала Кабанчику. Потом мы пошли к Синюхе, от нее – на пляж, и там началась история с желаниями… И как я ни сопротивлялся этой мысли, все равно получалось, что все время деньги были у Кабанчика.

Пока он крал лодку.

Пилил абрикосы.

Плыл до грота.

Все это время деньги лежали у него, в его старой холщовой сумке, с которой он все время таскался и в которую он затолкал их перед тем, как идти к Синюхе.

Они все время были у него.

Зачем же он тогда…

Весь мир был белым и синим. Синими были море и небо. Синими были цветы в палисаднике у бабушки, и бабушка была синяя. Синими были крыша и круговой балкон маяка. А сам маяк был белым. Таким же белым, как песок, редкие облака, камни на берегу.