С дочкой со своей говорить не могу – нечего сказать. Непутевый у тебя, Груша, папаша был. И ничего я тебе оставить не смог, жалкие гроши. Отдам тебе их, конечно, не обессудь. Надеюсь, ты все-таки найдешь свое счастье и не будешь проклинать своего беспутного отца. Не могу сказать, что я раскаиваюсь. Я не знал тебя никогда и не могу ни о чем сожалеть. Но если бы мне выдался шанс начать жизнь заново, я бы все изменил. И все-таки, дочь, напиши портреты моих единственных родственников: бабушку и дедушку. Напиши их портреты! Они – единственные родственники, что у меня были. Это и твои корни, хоть что-то знать будешь…»

– Ой, я не могу! – прервала чтение Настя. – Нарисуй портреты бабушки с дедушкой… И это в завещании? Умереть, не встать! Вот так повезло Груне! Опять он про те дурацкие портреты, даже в завещании!

– Главное, чтобы тебе повезло, – кинула на нее хмурый взгляд Аграфена. И продолжила: – «Ну а моему другу Эдуарду я отдаю то, в чем он разбирается, – театр. Два ему не поднять, но у него есть коммерческая жилка, он что-нибудь придумает, и это поправит его положение. Я когда-то отнял, сейчас время раздавать долги. Больше мне сказать нечего. Очень грустно, когда в конце жизни вот так больше нечего сказать. А я-то считал, что она у меня была весьма насыщенная… Я люблю вас. Не поминайте лихом. Ваш Марк Тарасов».

Груня дочитала письмо до конца и снова задумалась. Она совсем не знала своего отца, и так и не узнает. И самое интересное: даже единственное и последнее, что от него осталось, завещание, совсем не помогло в узнавании этого человека. Даже еще больше все запутало. Сказать, что оно странное, – ничего не сказать.

– Да-а-а… – протянула своим громким, поставленным голосом Татьяна, видимо, подумав о том же самом.

– А я знаю, в чем Марк провинился перед нашим Эдиком, – пискнул Николай Еремеевич, но его голос потонул в общем гуле.

Все кинулись поздравлять новоиспеченного хозяина будапештского театра для русскоговорящих Эдуарда Эриковича Колобова. Громче всех кричала Татьяна.

– Эх, знала бы я, Эдик, что ты станешь под старость таким богатым, фиг бы ты у меня «сорвался с крючка»… Может, еще замутим? Я стану совсем другой – милой и домашней, обещаю!

– Что ты такое говоришь, Таня? – смутился Эдуард. – Какая старость? Какие наши годы? Но, черт возьми, друзья! Что мне с этим нежданным приобретением делать? К чему мне здешний театр? Зачем?

– Да ты бери! Не отказывайся! А там разберемся! – советовали ему со всех сторон.

– Ты заслужил. Всю жизнь суетился, хотел чего-то добиться, о других переживал… Но с нашим бюрократизмом и со своим прямым и честным характером не смог выбиться, а сейчас вот заслужил… – покачал головой Николай Еремеевич.

– Надеюсь, ты не собираешься отказываться от наследства? – крикнул кто-то из задних рядов.

– Нет! – горячо заверил Эдуард. И вдруг добавил: – Я хочу отдать свое наследство Аграфене.

Женщины – Таня и Настя – с недовольством посмотрели на упомянутую. С ней они спать и выйти за нее замуж не могли, поэтому известие им не понравилось.

– Почему мне? – оторопела сама Груша.

– Я чувствую себя неловко, Груня. Ты его дочь, тебе и должно все достаться.

– Но мне это совсем не надо… Эдуард, я художник, я совсем не хозяйственник и совершенно не знаю, что надо с театром делать. Так что Марк Тарасов, который тебя знал, рассудил правильно. Он тебе театр завещал, пусть тебе и остается, – подытожила Аграфена.

– Странно вас слушать, господа, – снова подала голос Ветрова. – Обычно люди дерутся за наследство, а вы, наоборот, отбрыкиваетесь от доставшегося куша.

– Лично я считаю, что прежде чем отнекиваться, надо сначала посмотреть, от чего отказываетесь, – вмешался в разговор Вилли, и все с ним согласились, рассмеявшись.

– Чего это мы, правда? Еще не видели даже тот театр… Может, там дворец, а может, сарай. Вот ведь какие мы люди эмоциональные, совсем без рационального мышления!

Труппа загрузилась в лимузин, и шофер повез всю шумную компанию по уже известному ему адресу. Народ, ошалевший от известия, что их Эдуард Колобов внезапно стал богатым наследником, и подогретый шампанским, без умолку тарахтел.

Груня узнала знакомый ажурный мост и забеспокоилась:

– Мы едем на остров?

– Да, театр находится там. Я же говорю, отсюда недалеко, – подтвердил Вилли.

– Неприятные воспоминания…

– Зато вы потом здорово сблизились. После таких выбросов адреналина бывает классная сексуальная разрядка, – съязвила Настя.

Но Груня не отреагировала на ее реплику.

– Когда ты будешь опознавать катер? – спросил Вилли.

– По горячим следам, по моим описаниям, его не нашли. Сегодня вечером комиссар полиции будет меня ждать как раз здесь, на острове. Мы пройдемся по всему берегу в поисках катера.

– Долго вам ходить придется… Остров-то приличных размеров, и катеров тут много.

– Что ж, я готова. Лишь бы найти убийц.

– Ой, не говорите такие ужасные вещи! – пискнула юная гримерша Яна. – Можно подумать, что убийцы до сих пор на острове!

– А я думаю, что их здесь нет, – возразила Татьяна. – Они же сделали, что хотели, то есть захоронили Вилли, поэтому должны были уехать.

– Здорово! Значит, душегубов не найдут? – не понравилась мысль Ветровой режиссеру.

– Вам просто не угодишь. И так плохо, и эдак плохо, – засмеялась Настя. – А что, если они уже знают, что Вилли выжил, и вернулись, чтобы закончить начатое?

– Вот типун тебе везде! До чего же злющая девка! – снова не сдержалась Татьяна.

– А как тут не злиться, если некоторым достаются роли, мужики… а некоторым ничего?

– Бедная ты наша… – всплеснула руками Таня. – У тебя еще все впереди!

– Опять началось, – философски заметил Николай Еремеевич, явно чувствующий себя не в своей тарелке.

Лимузин проехал по центральной аллее и свернул направо.

– Вот и театр! – Вилли вышел из машины.

Люди гурьбой высыпали следом – прямо во двор прямоугольной формы перед двухэтажным старым зданием с лепниной темно-желтого цвета и зеленой крышей. Это был не сарай и не дворец, а нечто среднее, выглядевшее очень достойно.

– Какое милое здание! – воскликнула Татьяна. – Напоминает какой-то музей.

– По-моему, маловато для театра, – высказал свою точку зрения Николай Еремеевич.

– Да, театр небольшой, но зал все равно обычно неполный, – пояснил Вилли. – А здание в самом деле историческое. Кстати, в длину оно больше, чем видно с фасада. И здесь всегда был какой-нибудь объект культуры. Сейчас вот частный русский театр. Идемте!

Люди двинулись по гравийной дорожке мимо сухих кустов роз и разросшихся кустарников.