– А завтра он еще будет в Нелагозевесе? – спросила Сара. – Я имею в виду, ничего, если мы просто туда заявимся?

Яна поколебалась.

– Мы не станем ему мешать, – заверила Сара. – Но нам действительно необходимо поработать с архивами. Клянусь, он даже не догадается, что мы там.

– Вообще-то я получила от князя сообщение, – заметила Яна. – Он просил привезти ему ударную установку. Петр собирался завтра ехать в Нелагозевес на фургоне. Вы с Элеонорой могли бы поехать вместо него и заодно отвезти барабаны.

Ударная установка, подумала Сара. Вполне логично для такого затворника.

– Может, вы захватите и письмо? – прибавила Яна, протягивая Саре конверт. – Оно пришло вчера.

Сара взглянула на конверт. Бумага была превосходного качества, с отпечатанным обратным адресом: отель «Гритти Палас», Венеция.

Подумать только.

– С удовольствием, – ответила Сара.

Поразительно, что каждый считает, будто это большая честь – делать что-либо для аристократов. Как будто у них и без того недостаточно привилегий!

Повернувшись к двери, Сара ощутила близкое присутствие Бернарда Пламмера, эксперта по рококо. После того как ее обоняние восстановилось, Сара выяснила, что он склонен злоупотреблять духами «Шанель № 5». Под могучей грудной клеткой билось сердце утонченной французской матроны. Берни часто приходил к общему столу с вышиванием.

– Сара! А кое-кто из нас собирается сходить поужинать на Староместскую площадь, – произнес Берни, выскакивая из-за угла. – Сегодня готовит Годфри, а лично я не выношу потроха.

Сара согласно кивнула.

– Кроме того, мы хотим обсудить планы предстоящего бала-маскарада, – продолжал Берни, сворачивая вместе с ней в портретный зал.

Дафна, в своем безупречном лабораторном халате, давала указания двум рабочим, которые несли стеклянную витрину.

– Бала-маскарада? – переспросила Сара.

– Именно! Мы решили, что переоденемся ими. – Берни показал на фамильные портреты, взиравшие с четырех стен. – Я уже застолбил права на Марию Манрике де Лара, и я набрел на невероятный магазин, где можно достать горностаевую мантию. Фальшивый горностай! Обожаю такие наряды!

Сара и Берни задержались, чтобы взглянуть на стеклянную витрину. Внутри находилась маленькая светловолосая, голубоглазая восковая куколка с розовыми щечками, одетая в прихотливое ярко-красное платьице. Оно было украшено золотой вышивкой, и к нему прилагался белый кружевной воротничок и такие же манжеты. На шее куколки висел крест.

– Чья-то игрушка? – осведомился Бернард, вытаскивая очки, чтобы как следует рассмотреть вышивку.

– Это Пражский Младенец, – презрительно фыркнула Дафна.

– Il Bambino di Praga? – Сара едва удержалась, чтобы не расхохотаться.

– Естественно, копия, – добавила Дафна, уничтожающе взглянув на нее. – Оригинал находится в храме Девы Марии Победоносной.

– Гм, – промычала Сара. – А что во дворце делает копия?

Дафна вздохнула.

– Мать Поликсены Лобковиц, Мария Манрике де Лара, оставила дочери статуэтку Святого Младенца, которую привезла из Испании в тысяча пятьсот пятьдесят пятом году. Когда муж Поликсены, Зденек, умер, Поликсена подарила ее ордену кармелитов. Копия была сделана, если не ошибаюсь, в тысяча девятьсот тридцатых годах. Ее отыскали в сундуке со старой обувью.

– Потрясающе! – выдохнул Бернард. – Можно, я буду нести ее на маскараде?

– Ну и нечестивец! – произнесла Дафна. – Пражский младенец – это не игрушка. И, насколько я помню, доктор Вульфман не давал согласия на костюмированную вечеринку.

– Она обязательно должна состояться! – взмолился Бернард. – Я уже приготовил костюмы для Элеоноры и для себя. Дафна, позвольте мне соорудить что-нибудь и для вас! Как вам образ Поликсены?

Саре показалось, что она уловила скрытый блеск возбуждения в глазах Дафны. Даже напыщенные голландские ученые дамы не всегда способны противостоять искушению поиграть в переодевание.

Сара оставила Дафну и Берни и направилась к владениям Элеоноры Роланд, чтобы выяснить, как ей добраться до замка Нелагозевес. Портреты Эрнестины были выставлены рядом с помещением, в котором Дуглас Секстон работал над собранием акварелей Карла Роберта Кролла.

Дуг Ловкие Пальцы, он же Лживый Ублюдок Дуг… Где-то между гневной тирадой Макса и прибытием чешской полиции Сара заметила на левой руке Дугласа обручальное кольцо. Как она могла пропустить столь важную деталь? Мысленно воссоздав их сексуальные игрища под столом, Сара поняла, что Дуг провел свое блестящее выступление, пользуясь одной правой. Прямо как у Бетховена в его знаменитом пассаже из фортепианной сонаты номер два, для которого ЛВБ тщательно выписал в партии аппликатуру (чего никогда не делал), прекрасно осознавая, что единственным человеком, способным сыграть его одной рукой, будет он сам. Саре доставляло удовольствие воображать, как Луиджи с разбегу берет трудный пассаж, воздев вверх левую кисть, чтобы зрители, которые не могли видеть клавиатуру, смотрели и изумлялись. Дамы конца восемнадцатого столетия наверняка из панталон выпрыгивали от такого зрелища… Саре представился Дуг, помахивающий куриным крылышком, зажатым в левом кулаке. Да… не очень-то и впечатляет.

Теперь носовые пазухи Сары пришли в норму, а вместе с возвращением обоняния пропал и ее интерес к Дугласу. Логического объяснения для того случая во время ужина у Сары не нашлось, поэтому она воспользовалась обручальным кольцом Дугласа для оправдания перемены в своем отношении. Сперва он, конечно, немножко дулся, но потом удовлетворился возможностью отпускать на ее счет двусмысленные шуточки за общим столом.

Сара хотела проскользнуть мимо Дугласа и идти прямо к Элеоноре, но передумала. Она была занята музейной работой все дни напролет, а сейчас у нее был шанс допросить Дуга по поводу Щербатского. Уж она-то вытрясет из него правду, а что касается обвинений профессора в наркомании – то с Дуга еще станется! И Сара уверенно свернула в сторону кабинета Дугласа.

Она пробыла во дворце уже достаточно долго и смекнула, что Дуглас занимал в иерархии здешних экспертов низкое положение – или, точнее, его занимали акварели Карла Роберта Кролла. Живопись давала весьма точное представление о жизни семьи Лобковицев в середине девятнадцатого столетия, но заказывались картины с одной-единственной целью – поразить неискушенного зрителя княжеским богатством и влиянием в обществе. А эти рисунки вообще не обладали большой художественной ценностью – в отличие, скажем, от оригинала бетховенской Четвертой симфонии. Между прочим, до этого бесценного экземпляра Сара дотрагивалась своей собственной рукой… Почему бы ей, в конце концов, не отвлечься от смутного чувства ужаса и от прочих треволнений, включая уже снятое обвинение в краже драгоценного распятия, паранойи Макса и до сих пор не объясненной смерти (убийства?) Щербатского? Лето все-таки обещало быть чертовски интересным…