Командир приказал немецким шлюпкам приблизиться и высадить капитана. Высокий, черномазый, сутуловатый мужчина в синей кепке вылез к нам на палубу и был отправлен к своему собрату, целый день молча просидевшему на койке.

Другая шлюпка тоже порывалась пристать к нашему борту. Старшина ее указывал на матроса с завязанной платком головою и кричал, что он ранен осколками снаряда, прося сделать ему перевязку. Командир махнул, чтобы они подошли, но несколько тревожным взором все рассматривал черный дымок, за которым скрывалось какое-то быстроходное судно.

Боцман лихо развернулся и ловким кругообразным движением метнул бросательный конец на немецкую шлюпку, которая, подымаясь на волне, не знала, за что зацепиться. Видно, это был самый неудачный день в жизни раненого немца. Вместе с другими он сделал движение, чтобы поймать конец, но поскользнулся, и груз бросательного конца хлестко звякнул ему по переносице, так что кровь хлынула из обеих ноздрей. В этот момент командир нервно отнял от глаз бинокль и в один голос с вахтенным начальником воскликнул:

– Миноносец!

Немецкую шлюпку немедленно отпихнули шестом от борта и, выйдя полным ходом из района, усеянного плавающими бревнами, скрылись под водой. Окутанный дымом миноносец быстро двигался в нашу сторону. Мы убрали перископы и погрузились на 100 футов.

Сделав необходимые навигационные записи, я принялся за опрос второго капитана. Несмотря на приказание взять с собой все карты, он не привез ничего, ссылаясь на то, что был слишком взволнован. Сообщил только, что шел с лесом из Хапаранды в Киль, что о нахождении подводных лодок в этом районе его никто не предупреждал и что все пароходы пересекали Норчепингский залив так же, как и он, совершенно не подозревая о возможных опасностях. В общем, разговор был уклончив, и я, дав ему написать его имя вверху страницы, отпустил его на покой.

Вдвоем капитаны несколько оживились, завязали вполголоса торопливый разговор и не отказались от щей, предложенных им во время ужина. К вечеру под водой стало сыро, и озябшие капитаны, почтительно сняв фуражки, постучали в кают-компанейскую дверь и просили разрешения перейти в машинное отделение, погреться у дизелей.

Поручив наблюдение за ними рулевому кондуктору Зуеву, командир разрешил им беспрепятственное хождение от назначенных им коек до дизелей, около которых грелась и сушила промокшее платье вся команда.

С наступлением темноты мы всплыли и начали зарядку аккумуляторов. Мотористы добродушно предложили капитанам два табурета, а сами полукругом на корточках и прямо на палубе расселись вокруг них. Завязался разговор на непонятных друг другу языках. Неясности разъяснялись обильной жестикуляцией. Руководивший собеседованием кондуктор Зуев воодушевился больше всех, стараясь показать капитанам настоящее салонное обращение и хороший тон.

Тем временем дизеля стучали на полный ход, торопясь восстановить растраченную аккумуляторами на долгом подводном ходу энергию. Вахтенные начальники напряженно всматривались в темный горизонт. Лодка стояла на месте с разобщенными от винтов двигателями, не имея, таким образом, возможности в случае тревоги сразу же дать ход.

Положение было беспокойное. Состояние вахтенных весьма напряженно. Пользуясь свободным для меня временем, я лег спать в кают-компании на диване, рядом со штурманским столом.

Я проснулся оттого, что мне на голову вылился чайник, поставленный кем то на штурманском столе. Вслед за ним посыпались книги, протрактор, циркули, линейки и прочая штурманская принадлежность. Я немедленно вскочил и, чтобы удержаться на ногах, должен был ухватиться за буфетный шкап, из которого уже сыпалась плохо закрепленная посуда. Лодка с сильным уклоном на нос уходила на глубину. Обе створки двери в центральный пост распахнулись сами собой, и я увидел каскад воды, лившийся из выходного люка через боевую рубку в центральный пост. Позади меня, у противоположной двери, два пленных капитана с открытыми ртами и бледными как полотно лицами, смотрели перед собой.

– Электромоторы полный вперед! – нервно кричал командир. – Неужели не готово? Скорей!

Несколько вымокших насквозь людей спрыгнуло вниз. Входную крышку, захлестнутую волною, закрыли с трудом, когда она уже была под водою. Около дизелей суетились мотористы и, едва сохраняя равновесие, разобщали муфту, соединявшую во время зарядки дизеля с электромоторами.

В этот момент странное жужжание пронеслось вдоль всей лодки и, пройдя над погруженным носом, перешло с одного борта на другой.

– Мина! – воскликнуло несколько голосов.

– Электромоторы полный вперед!.. – возбужденно крикнул командир, и электрики, давно сжимавшие рубильники в своих руках, замкнули их на полный ход.

Минный машинист Бирюков, стоявший у переводной муфты, сделал в этот момент последний ее поворот и хотел вынуть рычаг из гнезда. Но разобщенная муфта уже завертелась на валу, и рычаг с размаху ударил Бирюкова по животу. Он упал, не успев крикнуть, но успев все же выдернуть злополучный рычаг, который, оставшись на месте, мог бы сорвать все движение. Лодка, забрав ход, наконец выровнялась на глубине, а через минуту над нашей головой, бурля винтами, проскочил немецкий миноносец.

– Погружайся на 100 футов, – приказал командир горизонтальным рулевым. Завыли рулевые моторы, и стрелка глубомера стала падать вниз под жадно устремленными на нее взорами столпившихся в центральном посту людей. Перейдя за назначенный предел, она медленно вернулась на указанную цифру, и лодка пошла на стофутовой глубине.

Лежавшего без чувств Бирюкова перенесли на его койку и осмотрели. По признакам, не оставлявшим сомнения, фельдшер определил кровоизлияние в живот, грозившее неминуемой смертью. Некоторое время спустя Бирюков застонал и пришел в сознание. Несчастный просил все время пить и очень хотел молока. Ему разводили в воде консервированное, стараясь создать иллюзию настоящего. Он имел силы пройти несколько раз, сгорбившись и спотыкаясь, под руку с фельдшером в уборную, но вскоре слег и, простонав еще сутки, умер в следующую ночь.

Обернув Андреевским флагом, его оставили лежать на своей наре, завесив ее простыней. Командир не хотел воспользоваться правом спустить его в море, а решил довезти до Ревеля для предания земле со всеми почестями, подобающими герою.

Присутствие поблизости от них покойника тревожило капитанов, и они, почти не смыкая глаз, провели остальное время похода, сидя у дизелей.

В течение дня, когда мы взорвали три германских парохода, мы дважды видели миноносец, очевидно посланный для нашего уничтожения. Зная его присутствие неподалеку от нас, мы допустили все же некоторую неосторожность, рассчитывая на темное время, и остановились для зарядки аккумуляторов в непосредственной близости от места наших действий. Кроме того, мы стояли в позиционном положении, имея палубу вровень с поверхностью моря, и волны, катясь через нее, отмечали наше место длинным белым буруном, который и привлек внимание разыскивавшего нас миноносца. Стоявший на вахте старший офицер заметил какой-то темный предмет под горизонтом, но не торопился прекращать зарядки, желая убедиться, что он от продолжительного напряжения не ошибается. Но темный предмет быстро увеличивался в размерах, и стало ясно, что он движется очень большим ходом и может быть только миноносцем. Прекращение зарядки и погружение было произведено со стремительностью, стоившей жизни одному человеку. Случайный же дифферент на нос избавил нас от очевидной гибели, так как мина прошла над носовой палубой, почти вплотную.