– Мы же договаривались, – напомнила мать, – любые недоразумения обсуждать сразу, не затягивая и не откладывая.

Сын явно не хотел разговаривать – то ли это была обида на мать за то, что та когда-то настояла сменить фамилию и отчество, то ли чувство собственного бессилия перед свершившимся фактом отречения. Он не понимал, что с ним происходит в данный момент, но ощущал каждой своей клеткой мучительное душевное состояние.

– Так что? – настаивала мать. – У тебя появились от меня секреты?

– Да какие секреты, мама? – вспыльчиво воскликнул сын и не удержался от упрёков: – Ну, скажи, зачем ты сочиняла об отце всякую чушь?

– Что значит, сочиняла? – растеряно произнесла Татьяна Ивановна и повторила: – Что это значит? Разве он не бросил нас? Может, это мы бросили его и ушли из дома? Как ты смеешь такое говорить?

Павел заставил себя сделать паузу. Он понимал, что, если сейчас сорвётся, может наговорить столько лишнего да и ненужного, что потом трудно будет найти с матерью общий язык. В последнее время отношения между ними и так остаются напряжёнными, достаточно малой искорки, и всё – вспыхнет пожар, который остановить уже будет невозможно. Пришлось приложить немалую потугу, чтобы спокойно произнести:

– Мама, давай поговорим через полчаса, извини, я какой-то раздражённый, дай мне немного прийти в себя, и потом спокойно поговорим.

– Хорошо! – согласилась мать. – Я подожду.

Минут через двадцать Павел пришёл на кухню, сел за стол и без всяких прелюдий объявил:

– Отец никакой не бомж, он трудится в компании «Газинтерплюс» и, как я понял, занимает там приличную должность. Он сегодня проводил со мной собеседование при приёме на работу и…

– Он узнал тебя? – недоумевающе спросила мать.

– А что ж меня не узнать? – усмехнулся сын. – Я что, превратился в старика?

– Ну, как он пил…

– Мама, – перебил Павел, – скажи, пожалуйста, откуда у тебя вся эта информация?

– Какая? – Татьяна Ивановна заметно заводилась и начинала терять самообладание. – Какая информация?

– Ну, о том, что отец пьёт, бомжует и тому подобное. Кто это всё выдумал? Я понимаю, что не ты сама, но кто-то же тебя оповещал?

– Общие знакомые видели, – раздражённно ответила мать.

– И ты безоговорочно им поверила? – удивился Павел. – То есть принимала всю эту информацию без всякий рассуждений?

– Я доверяла им… Во всяком случае, они раньше мне никогда не врали.

– Скажу, мама, тебе прямо, – губы сына ядовито усмехнулись, – отец не похож на алкоголика и бомжа. Только благодаря ему, меня сегодня приняли на работу, о которой я тебе недавно рассказывал.

– Он знает о…

– Знает-знает, – не дал договорить Павел. – И о фамилии, и об отчестве, всё знает. Я сегодня чуть сквозь землю не провалился. Ты не представляешь, как мне было стыдно. Каким же нужно было быть идиотом, чтобы отказаться от фамилии отца!

– То есть моя фамилия тебя не устраивает? – отчаянно взвизгнула Татьяна Ивановна. – Она тебе противна? В конце концов, ты сам принял решение… я… я…

– Успокойся, мать! – Павел встал. Он впервые назвал маму матерью, та от неожиданности замерла. – Я не хочу с тобой ссориться, но что-то мы сделали неправильно, и пока не всё потеряно, это необходимо исправить. Ты должна знать, что я на этой неделе подам документы и всё верну на своё место. Я пообещал отцу…

– Это твоё право, – заплакала мать, – я всё понимаю… конечно, работа, карьера и всё такое.. . Не с того, сынок, начинаешь взрослую жизнь… Приспособленчество – это не самое лучшее решение…

– Прекрати немедленно, – прикрикнул сын, – о каком приспособленчестве ты говоришь? Нужно уметь признавать свои ошибки, мама. Я считаю, что поступил неверно и, если хочешь, подло.

– Ну, вот мы и подошли к тому, что ты уже обвиняешь мать в подлости, – закричала Татьяна Ивановна и зарыдала.

Павел молча вышел.

Весь вечер он пытался дозвониться в Мурманск до сестры Кати, но ему это так и не удалось.

«Долбаная связь, – мысленно ругался Павел, – замёрзли они там, что ли? Катька очень обрадуется, когда узнает, что отец нашёлся. Если говорить прямо, себя ведь трудно обмануть, она оказалась умнее – как ни настаивала мама, Катька категорически отказалась менять и фамилию, и отчество. Всё-таки смелая она у нас девчонка, решительная… А я слабак, мама только сказала, и сразу побежал вприпрыжку. Идиот какой-то…».

Несмотря на отрицательное отношение к родителю, Павел часто вспоминал своё детство, как они с отцом с отцом ходили на рыбалку, всей семьёй бродили по парку, сажали на даче картошку, кормили молоком ёжика, ходили по грибы и ягоды, бывали и на морях. Отец был строгим, но справедливым. В вопросах образования всегда был непреклонен, получил «двойку», всё – сиди дома. Уговаривать было бесполезно. Легче было уговорить учителя, чтобы тот либо вовсе не ставил оценку, либо поставил авансом «тройку». Тройки отец, правда, тоже не поощрял, но и не запрещал идти гулять.

Мама как-то к школе относилась равнодушно. Отец даже упрекал её: Таня, ну, нельзя же так, вырастут неучами, а потом скажут, куда, мол, родители смотрели. Мать улыбалась и театрально хмурилась.

Павел вспомнил, что разлад между отцом и матерью начался, когда он ещё учился в седьмом классе. Тогда уже впервые прозвучало страшное слово «развод». Он до конца не понимал его сути, но семейный воздух наполнялся каким-то неприятным запахом. Оставаясь с сестрой дома одни, они делились своими мыслями, по-детски наивными, но, как им тогда казалось, вполне закономерными и логичными.

– Пашка, – шёпотом говорила Катя, – а, если мама с папой разведутся, нас не отдадут в детдом?

– Ты что? – выпячивал губу брат. – В детдом отдают сирот, а у нас и папа, и мама живы. За что нас в детдом?

– Слушай, Паш, – продолжала Катя, – а может, они из-за нас разводятся? Я вот недавно «двойку» по русскому получила, забыла правило.

– Да мы-то при чём? – возражал брат.

– Папа ругался, – пояснила Катя, – а мама ему говорит: отстань от ребёнка. Папа разозлился, как бабахнет дверью! Может, нам надо получше учиться? Давай им пообещаем, что больше не будем получать «двойки».

– Не выдумывай, – смеялся Павел, – за «двойки» родители не разводятся.

– Ага, – возражала сестра, – мама говорит: мы и так с отцом как собаки грызёмся, и вы ещё масла в огонь подливаете.

– Да это она так говорит, просто когда разозлится…

«Какие мы наивные были, – мысленно усмехался Павел, – но нужно отдать должное нашим родителям, они всё-таки довели нас до совершеннолетия вместе. Впрочем, не знаю, что лучше. Мы ведь с Катькой последние годы перед их разводом чувствовали напряжение и сами испытывали какою-то не понятную нервозность, беспричинную раздражительность. Мне кажется, отец правильно поступил, что не стал затевать бракоразводный процесс. Да и что лукавить, поступил-то он очень порядочно и благородно. Посмотришь, как это всё происходит в других семьях, вон мой однокурсник домой не хотел идти после занятий. Прямо так и говорил: предки мои ведут себя как дебилы, скоро ложки и вилки будут делить, такой отстой. А что было у нас? Отец попрощался и исчез. Мы с Катькой думали, он в отпуск уехал. Ничего себе отпуск! И мать жалко, и отца, но, мне сдаётся, тут не обошлось без женского упрямства. Не хочется обвинять маму, но, как мне кажется, можно было быть и помягче, поуступчивее, что ли. Сначала я был полностью на её стороне и Катюху ругал за то, что она не прислушалась к просьбе матери, мне казалось, что отец наш негодяй. Всё-таки сила женского и особенно материнского внушения очень велика. Мне кажется, что с возрастом догмы растворяются в голове и превращаются в непостижимые измы, что теперь и произошло со мной…».