Потом была очередь Бернарда. Выяснилось, что он бывший соцслужащий и что в свое время он отвечал за какую-то программу, связанную с городами-побратимами. Один раз вечером он пришел домой и увидел, что его жена сидит в кресле и у нее нет головы. Между колен у нее был зажат его дробовик. Бернард впал в кататонию, и Кейт до сих пор пыталась заставить его прислушаться к собственным чувствам.

У Джошуа была проблема с водой. Его все время тянуло пить, причем в таких количествах, что все витамины и минералы из него вымывались, и у него начинались всякие нарушения. Медсестры следили за тем, сколько он пьет. Ему даже цветы не разрешали приносить: стоило человеку отвернуться, он тут же выпивал воду из вазы.

Мария страдала анорексией. До того как ее к нам привезли, она теряла вес, как ракета Сатурн-5. Год назад она пыталась отравиться парацетамолом, но неудачно. Простое, кажется, дело: глотай себе таблетки, и все, но у Марии с глотанием проблемы, вот и недотянула. Я смотрел, как муха с жужжанием снует туда-сюда, иногда на секунду замирая в воздухе, и, вспомнив детскую игру, пытался провести линию между невидимыми точками, в которых она останавливалась. Этим я и развлекался, пока Кейт не закрыла собрание. В общем, так или иначе, общество всех нас обработало своими штабелевочными машинами. Одно только хорошо в психических заболеваниях — они поражают всех подряд, без учета социального положения.

Лиз позвонила и сказала, что вечером не сможет, потому что у нее болит голова. Интересно, у нее правда болит или просто что-то поинтереснее подвернулось? Потом пришла медсестра, разбудила меня и пригласила в палату Тони. Глазки у Тони блестели испуганно, на лице проступила сеточка багровых сосудов, похожая на причудливую маорийскую татуировку.

— Ну как ты, Стив? Нормально? — просипел он. — Эй, ты слышишь? Это я, Тон.

Он слегка покачивался, стараясь разглядеть меня сквозь окутывавшие его алкогольные пары. Я протер глаза. Тони, надо думать, как принял в обед, так с тех пор и не останавливался.

— Слышу, слышу, садись, — сказал я. — Странно, как тебя вообще в лифт пустили. У них там, говорят, внизу ребятки обретаются из отдела по алкоголю и наркотикам.

Тони засмеялся, но его улыбка тут же обвисла в пьяном приступе грусти.

— Черт, я так себя ругаю, что акции продал! Знаешь, если бы можно было перерешить…

— Брось, Тон, ты тут ни при чем. Он нас обоих кинул. Стравил, как дураков, а потом кинул. Так что ты тут не виноват.

— Да ладно, не гони!

— Да нет, слушай, вот думал, он тебя выпереть хочет, а сам тебе даже не сказал ничего.

— Все равно нельзя было акции продавать, — пробубнил он, заплетаясь языком в свистящих и шипящих согласных.

— Все, не скули. Нас с тобой кинули просто, и все. Когда он тебе в первый раз предложил акции продать?

— В тот же день, перед обедом как раз. Я как согласился, он сразу юристам позвонил, они за час все организовали. Документы с курьером прислали. Только Алан не говорил, что хочет тебя уволить. Мне и в голову не приходило… Я думал, у вас там мир и дружба. Я думал, он меня хочет выгнать. И потом, мне же деньги нужны были очень…

— Знаешь что, Тон? Я, когда отсюда выйду, убью его.

— Ты серьезно, что ли? — Тони вспомнил, где находится, и слегка поежился.

— Да нет, это я так, шучу.

— А ты потом еще и в пятницу до него дорвался? Он теперь может в ужастиках без грима сниматься.

— Это хорошо. Ты ему, кстати, не говори, о чем мы тут с тобой толковали, ладно?

— Я ему вообще ничего не говорю. Они не сказали, когда тебя отпустят?

— Нет. Они мне литий прописали и теперь должны убедиться, что доза правильная.

— Литий? Я про такой слышал. Слушай, Стив, Аксель Роуз тоже на литии. Может, ты теперь рок-звездой станешь? Тебе уже поздновато, правда, но попробовать-то можно, попытка не пытка! — Тони рассмеялся и как будто малость расслабился, но минут через десять засобирался.

Когда он ушел, я как следует обдумал все, что он мне рассказал. Как я и подозревал, Алан перерешил все в последнюю минуту. Чем дольше я думал об этом его фортеле, тем больше убеждался, что он как-то связан с тем, что случилось в его доме в тот вечер, когда я приехал за «Сегуном». Значит, надо узнать, что там произошло, а следовательно, надо поговорить с Клэр.

Когда во мне накопилось достаточно лития, Кейт сняла меня с галоперидола. Как она мне объяснила, литий не похож на обычные лекарства. Надо подождать, пока он накопится в организме, а потом два раза в день подбавлять, чтобы поддерживать нужный уровень. Мне все это не нравилось. От лития такое чувство, как будто на шею сзади поставили зажим. Все ощущения сглаживаются до состояния слегка холмистой равнины. Это, правда, лучше, чем галоперидол — тот вообще прессует мозги, как асфальтовый каток, но все равно литий ничего не дает нормально воспринимать. Это как будто тебе на голову натянули презерватив. Кейт сказала, что они с доктором Махмудом посоветовались и решили, что мне надо его пропить еще месяца два, а там они еще раз оценят ситуацию.

— Может быть, потом мы вас с него вообще снимем, — сказала она как-то вечером. — Раньше ведь у вас такого не было — вполне возможно, что это просто единичный срыв, результат всего того, о чем мы с вами говорили.

Судя по всему, ей было где-то под тридцать. Видно было, что жизнь не была для нее сплошным праздником: слишком много грусти залегло у нее вокруг глаз. Ее руки вели кровавую междоусобную войну, свирепо обдирая друг другу ногти.

— Кейт, а когда меня выпишут?

— На следующей неделе, где-то так… Как убедимся, что доза лития правильно подобрана, так можете идти. Мы вчера об этом с Лиз говорили. Кстати, как у вас с ней дела?

— Да я уже рассказывал… Мы с ней давно уже живем, видимо, поднадоели друг другу. Мы еще до всего этого ходили к консультанту по семье и браку.

Кейт молча ждала, пока я продолжу. Я чувствовал, что она понимает, ей не наплевать.

— Не знаю, может, если бы дети были…

— А вы долго пытались детей завести?

Я рассказал Кейт о фокусах с циклом, которые мы с Лиз проделывали последние три года. Сначала врачи занялись ее трубами, но в скором времени предложили мне сделать подсчет спермиев. Существовала пугающая вероятность того, что линия Корков выдохлась и уперлась в генетический тупик. Вообще, надо вам сказать, что дрочить в лабораторную пробирку, чтобы затем отдать жидкость под микроскоп, — не ахти какое удовольствие…

Результаты подсчета, конечно, не вдохновляли, но и отчаиваться было пока рано. Я, правда, слегка обалдел, когда выяснилось, что у меня такой низкий показатель. Но все же маленькие целеустремленные головастики пока еще в достаточном количестве виляли хвостиками в моем белке, а это значило, что для нас с Лиз существовал какой-то процент вероятности. Тогда-то и начались у нас веселые времена: Лиз носилась с таблицами, пила гормоны, мерила по утрам температуру, а я — я охлаждался. Перед каждым плановым соитием я клал свое хозяйство в миску с крошеным льдом, чтобы снизить температуру спермы. Надо сказать, это было довольно приятно.