Родители резко стали в восприятии Миры идиотами, которые ее не понимают, перестав быть авторитетами, и переместились по шкале ценностей на роль чуть ли не врагов, дальние бабушки-дедушки вообще старые маразматики, отживающие свой век. В родном доме все для Миры было враждебно, и все родные, с ее точки зрения, хотели только одного – сделать ее жизнь невыносимой, наказать, унизить, подчеркнуть, какая она никчемная уродина и насколько всех раздражает и всем мешает жить.

Она ведь точно знала, что никому из них не нужна – у них у всех есть другие семьи, другие жены-мужья, другие дети и другое счастье, которое будет неизменным и без нее.

И они все там друг друга любят, а она лишняя!

И она бунтовала! Протест стал ее сутью существования в семье и в социуме.

Разругалась со всеми подругами и друзьями и прибилась к какой-то подростковой еще не банде, но небольшой группировке, которая тиранила всю школу и район. В которую, кстати, входили дети весьма обеспеченных и наделенных властью родителей.

Костяк этой группировки составляли трое человек: двое парней лет по пятнадцать и девчонка четырнадцати годов, такие безбашенные, нигилисты в жестком подростковом неприятии социума, которые не знали никаких берегов, не признавали никаких авторитетов и были напрочь лишены какого-либо сострадания к ближнему.

Они собирались на заброшенной стройке, на пятом этаже, где оборудовали некое подобие штаба, пили, курили, баловались травкой и некоторые уже занимались любовью.

Мира начала курить и практически не скрывала этого, переругиваясь с матерью и отчимом, когда те обнаруживали сигареты у нее в карманах или улавливали запах табачного дыма от ее волос и одежды. Однажды несколько девчонок собрались дома у одной из ее новых подруг, пользуясь тем, что родители уехали на дачу, и решили попробовать алкогольный ликер.

Поскольку Мире, в силу ее субтильного телосложения, надо было гораздо меньше других, она и опьянела первой, а выпили детки немало. Ей стало так плохо, что она просто захлебывалась от рвоты и теряла сознание. Хорошо, одна из девчонок, испугавшись, что Мирка сейчас помрет, позвонила ее маме. Спасать Миру примчался дядь Миша – отчим. К тому моменту интоксикация началась и у трех остальных девчонок, и он вызвал сразу несколько «Скорых», и всех срочно доставили в реанимацию.

Там, в больнице, на какое-то время вернулась прежняя Мира и плакала, обнимая маму, жалуясь, как любой ребенок:

– Мамочка, мне так плохо. Не бросай меня, мамочка, – и зарекалась больше никогда-никогда…

Конечно, мать не бросила, хоть и родила недавно и кормила грудью сынишку, но сидела с дочкой в больнице и делала все, что могла.

Вылечили, обошлось без последствий для здоровья.

И началось все по новой!

Через три месяца с тем же успехом те же девчонки, на сей раз уже в компании с мальчиками, попробовали виски. Снова попали в больницу, чуть на тот свет не отправились, но выводов не сделали.

Какие выводы, вы чего?

Миру несло какое-то ненормальное, безумное саморазрушение, она сама не понимала, откуда у нее в голове берутся эти мысли, почему ее душит обида и гнев и что она творит и главное – зачем.

Учеба летела в тартарары, прошлые друзья, хобби, привязанности смывало этим разрушительным, безумным потоком. Она курила, материлась, пила и пиво, и крепкий алкоголь, и травку покуривала, слава богу, до «колес» и тяжелых наркотиков не дошло, дралась жестоко, как ободранная дворовая кошка.

И воровала. Или, как они выражались, «разводила всяких лохов» под радостное ликование ее новой боевой компании. Смывала макияж, переодевалась во что-то простенькое и луп-луп своими синющими глазками – придумывала какую-нибудь душераздирающую историю со слезой и легко выманивала деньги. И немалые деньги: пара-тройка прохожих в центре Москвы в день вполне обеспечивали всю их компанию сигаретами и пивом, а то и чем подороже и покрепче.

Мира не дошла только до двух, самых последних вещей – не подсела на наркотики и не стала спать со всеми подряд, что легко, бездумно и по-животному тупо уже давно делали все девчонки в их компании.

И не по каким-то там идейным соображениям или из скромности и желания себя сохранить не пошла по рукам малолетка Мира – нет. Не состоявшемуся до сих пор половому акту поспособствовали два обстоятельства. Первое: как бы Мира ни подросла и ни округлилась в правильных местах, она все еще оставалась маленькой, худенькой и субтильной, по сравнению с достаточно крупными, созревшими раньше времени девицами их компании, и все еще напоминала ребенка и была просто сексуально непривлекательна.

А вот со вторым все непросто.

Мире было уже четырнадцать, и она больше года как неслась на всех парах в пропасть, гробя себя и свою жизнь разнообразными способами, когда у них на пятом этаже появились парни постарше. Вот эти уже были конченые отморозки и бандиты.

Только появившись, они в пару мгновений подмяли под себя верхушку их группировки, поимели всех девчонок, кроме Миры, и установили свое господство. Когда дело дошло до Миры, главарь задумчиво посмотрел на Миру и распорядился:

– Ты, малая, иди сюда.

Она поняла, для чего он ее зовет, и покрутила отрицательно головой, глядя ему в глаза.

– Сюда, я сказал, – повторил тот особым голосом, и у него сделались совершенно страшными глаза.

– Нет, – ответила Мира, не чувствуя страха, лишь какую-то смертельную лихость, от которой холодило под сердцем – Не хочу.

– Ты что мне стелешь, …? – обозвал он ее грязным словом на блатной фене и искренне удивился. – Покалечу же.

– И от этого я сразу стану тебя любить и уважать? – спросила Мира и кивнула подбородком на перегородку, из-за которой доносились звуки скотского совокупления. – Я так не хочу.

– Поимею, покалечу и закопаю, – ровным, почти ленивым тоном пообещал он.

– И не будешь достоин даже моей ненависти, – не выходя из состояния какого-то отрешенного бесстрашия, ровным тоном ответила Мира.

Что с ней в тот момент происходило? Она искала смерти? Это был совершенно невменяемый отморозок, уже конченый бандит, и пререкаться с ним было равносильно подвигу. Или в силу возраста не понимала, что смерть и физические истязания – это реально?

Он пробуравил ее тяжелым взглядом и вдруг осклабился подобием улыбки.

– Уважаю. Молодец, малая. – И повернувшись, громко объявил всем: – Моя девчонка. Тронет кто или обидит, порешу.

Подошел к ней, ухватил лапищей за подбородок, заглянул в глаза и предупредил:

– Ухаживать стану, подарки дарить, защищать от всех и всего. Моей будешь.

А на следующий день всю эту малолетнюю бригаду задержала милиция во время грабежа с убийством. Из КПЗ этот урка прислал, как у них называется, «маляву», в которой напомнил всем статус, обозначенный им для Миры, и что будет, если ее обидят, добавив, что на воле есть кому за этим проследить.