Простите уж. И ты мать, прости, что в церковь не хожу. У нас Сонька за двоих ходит.

Тоже ложь, хотя он и не был в этом уверен. Но мертвым все равно, а себе так слышать было приятнее.

– Ну, ладно, я пошел потихоньку, а то нам с женой в магазин еще заехать надо. По делам.

На могилу родителей Тёмка предпочитал приходить тайно, один. Терпеть не мог излишнего многолюдства: когда приходишь в горе, а все равно надо делать над собой усилие, чтобы держать лицо, противно, а в радости – тем более, потому как вроде неприлично, а могила – она на то и нужна, чтобы побыть с любимым человеком наедине, сказать вслух то, что другому не скажешь.

Нет, второй человек здесь лишний, пусть самый преданный и искренний. Разве что на сестру он бы сейчас поглядел. Но это уже так. Из чистого любопытства и тревоги за родную душу.

– Ничего, если бы что-то случилось, ты бы первый узнал, – утешала его жена. – Вот мой братец двоюродный, как пил, так ничего, а как рак поджелудочной обнаружили, сразу письмо написал. Сроду такого не было. А ведь и то, не приведи Господи, какой беспутный, не то что твоя сестра.

– Ладно тебе каркать. Сбудется еще.

– А я по дереву постучала. Ты лучше скажи, суп будешь доедать или щи сегодняшние поешь? Только учти, они еще не настоялись.

– А ты что хочешь?

– Все равно.

– Тогда щи давай, они горячие, греть не надо.

– Мне все равно суп греть, не оставлять же назавтра.

– Ну, давай суп.

– Ты же щи хотел.

– Все равно. Давай хоть что-нибудь уже.

Сникла. Обиделась. Молча пообедали.

– Иди, я посуду помою.

– Ладно, ты устал, а я еще в отпуске.

– Иди.

Трудно, очень трудно Тимофею Степановичу приходилось с людьми, с женой собственной, с сыном, но поди не труднее, чем другим. Разве что веры было меньше.

Не было у него веры в людей. С родителями жил, с сестрой, с женой, с сыном – а любви к другим не чувствовал. Так, заботу, долг, симпатию, нежность, обязанность, но чтобы вот так крышу срывало и в крутое пике, как отца или мать – никогда.

Да и не хотел он этого. На опыте родителей убедился – чем сильнее чувство, тем более двулично: думаешь, что любишь человека, а оказывается, ты его и не знаешь, думаешь, все равно тебе, что с ним и где, – ан нет, вот этого самого «распоследнего» в твоей жизни человека и не можешь выбросить из головы…

– Если бы на моем месте был Никита или я на его, что бы было?..

Пустые мысли в досужие часы. Не надо было их пускать к себе в голову, но раз поддавшись, Тимофей Степанович упорно возвращался к той роковой точке, как будто был виноват перед братом в чем-то. А может, и был виноват.

– Могилку ему тоже поправить не мешает.

– Ты о ком? – не поняла его сразу жена.

Он пояснил.

– А, понятно. Конечно, если у него других родственников нет, тогда, конечно, а мать его, сестра опять же? Сестра жива? Так пусть палец о палец ударит, а то хорошо устроились. Все на тебе. Вот ты всегда так. И на работе. Я давно тебе говорю: побереги себя, незаменимых нет. Надорвешься – и кому ты нужен?

– Ладно тебе, не обеднеем.

– Конечно, ты всем свой кусок хлеба готов отдать.

Он молча налил себе кружку чая, пошел пить его в зал.

– Годовщина у него? Сколько лет-то ему было бы? – спустя часа два, закончив вечерний макияж, спросила жена.

– Чего? – не понял Тимофей, спросонья еле открыв глаза.

– Спишь уже? Так иди к нам, я разобрала.

Он нехотя заставил себя подняться, выключить телевизор, помыть кружку, ополоснуть лицо.

– Ты о чем спрашивала?

– Спи. Ни о чем. Спросила, сколько твоему сводному брату лет бы сейчас было.

– А-а, не знаю. Он меня года на три-четыре был младше, кажется. Я уже не помню. Мы мало общались.

– Тогда чего ты вдруг о нем вспомнил?

– Вспомнил и все.

– Ладно. Не сердись.

– А я не и не сержусь. Разбудила, я мог бы и на диване поспать.

Спустя, как ему казалось, годы он доковылял-таки до кровати, рухнул головой в подушку, завернулся по-детски в одеяло.

– А сына-то твой Игорь хвалит. Говорит, ничего, способный парень.

– Ты когда его видела?

– Да сегодня случайно встретились. Я с работы шла, а они на склад ехали за кабелем.

– Ладно. Молодец. Дай поспать. У меня завтра тяжелый день.

Темная завеса сна опустилась мгновенно, не успел он еще улечься половчее.

– Тём, проснись, Тём, – с силой толкала его в плечо жена.

– Что еще? Утро? Проспали?

– Нет. Сестра твоя звонит.

– Сестра? Где трубка?

– Да вот же, возьми.

Дурные предчувствия для тревожного звонка в ночи. Глупости. Суета. Суеверия. Для чего еще нужны родственники?.. Кровь – единственное, что связывает нас надолго, на всю жизнь.

– Как ты? Что случилось? – еле разминая губы, спросил он в трубку.

– Не волнуйся, все в порядке. Просто у меня родился внук. Я стала бабушкой. Представляешь!!! Так что ты проспорил мне бутылку коньяка.

Правда, был у них такой спор давным-давно.

– Поздравляю. Как назвали?

– Не решили еще. Это дело молодых, я стараюсь не лезть.

– А кто? – под конец разговора вдруг сообразил поинтересоваться он.

– Так говорю же, внук он мой. Спишь? Вот такие новости, братишка.

– Здорово.

– Рада была тебя услышать. Давно не говорили.

– Да как-то так.

– Ладно, еще созвонимся. Извините, что разбудила. Привет жене.

– И ей привет передай обратный.

– Да слышит она.

– Ну ладно, пока.

– Поздравляю.

– Пока.

– Готовьтесь приехать на крестины.

«Подумать только! – Тимофей Степанович ошалело покачал головой. – А ведь он все-таки угадал, угадал про церковь. Вот тебе, сестра, и Юрьев день. Значит, стоит еще чего-то его интуиция. Стоит и не мало!.. Столько лет ее не видел, а угадал!..».

– Ты чего улыбаешься? – спросила Тёмку жена.

– Так, ничего. Представил нашу с тобой физиономию, когда наш сын с такой вот новостью придет.

– Да ну тебя, – шутливо запустила она в него подушкой. – Пусть только попробует.

Он засмеялся.

– А из тебя бы вышла неплохая бабушка. А из меня дед? А что? Пора, пока молодые.

– Ничего не пора. Мы еще с тобой для себя не пожили, так что пусть подождет, а нет, так и у нее поди есть родственники, пусть нянчатся. Он и так ее на всем готовом содержит.

«Понеслась опять, как ветер в поле, – как-то светло, не раздраженно, тихонько отметил Тимофей про себя. –