– А в чем дело, Всеволод? – серьезно спросил Бранко.

– Ни в чем, – улыбнулся он. – Идем. Ужин стынет.

День выдался не постный, однако потчевали хозяева скудно. Стол оказался по-монашески скромным и едва-едва позволял без особой радости набить брюхо нехитрой пищей. Пустая похлебка, каша, хлеб, вода, немного сыра, совсем немного мяса… В общем-то, достаточно, чтобы поддержать силы, но, конечно, не сравнить с тем изобилием, которым встречала русичей перевальная застава Золтана. То ли орденские братья, чуждые греху чревоугодия, всегда так питались, то ли уже начинали экономить припасы из оскудевших замковых кладовых.

Долгая молитва, скорая трапеза…

В просторном помещении с длинными, составленными «воротцами» столами и лавками было тихо. Как на поминках. За едой никто не разговаривал. Тевтоны жевали молча и быстро. Без удовольствия глотали неаппетитную стряпню. Думали о невеселом – о приближающейся ночи. О предстоящей битве думали. Безмолвными тенями скользили кнехты и оруженосцы, прислуживавшие за столом.

Вместе с воинами Всеволода, Сагаадая и Золтана ужинали и рыцари Бернгарда, вернувшиеся из дневной вылазки. Сам магистр сидел во главе унылого пиршества. Видимо, уже попрощался с павшими. Бернгард был явно не в духе.

Ел тевтонский старец-воевода мало и часто посматривал исподлобья в сторону русского воеводы. Так зыркал – кусок в горло не лез. Всеволод испытующие взгляды Бернгарда игнорировал, а под конец трапезы попросил у хозяина замка позволенья отнести немного пищи к себе в комнату.

Для оруженосца… Который не смог выйти… Потому что готовит снаряжение господина… К бою… Ну, и прочая чушь, высказанная во всеуслышание. Разумеется, отказать Бернгард не мог. Магистр кивнул, поджав тонкие губы.

Тевтонского кнехта с парой деревянных мисок Всеволод сопроводил сам. До двери, за которой ждала Эржебетт.

Велел помощнику поставить чашки на пол и уходить. Выждав, пока кнехт удалиться, постучал условленным стуком, позвал…

Дверь распахнулась сию же секунду. Будто с той стороны давно ждали, положив руку на засов. А ведь, пожалуй, что так оно и было. Эржебетт, привалившись спиной к дверному косяку, вперилась взглядом в собственное ложе. Лица ее Всеволод в полутьме не разглядел, но по напряженной позе понял: девчонку что-то не на шутку встревожило.

Что на этот раз?

– В чем дело? – тихо-тихо, одними губами спросил Всеволод.

А руки уже тянулись к мечам. Сами, непроизвольно.

Эржебетт приложила палец к губам…

«Просит не шуметь…» – понял Всеволод.

… потом – к уху…

«… И послушать»

…а после тем же пальцем указала на… На сундук у стены? На стену за сундуком?

Он замер. Прислушался. Услышал… Тихонькое такое поскрябывание. Где-то там – то ли за сундуком, то ли под сундуком.

Улыбнулся. Выдохнул с облегчением. Эх, Эржебетт, Эржебетт… Пуганая ворона куста убоявшаяся. Видать, Бернгард тебя, бедняжку, настолько настращал, что теперь даже вездесущее мышиное племя жить спокойно не дает.

Всеволод вложил вытянутые уже наполовину мечи обратно в ножны. Подошел к ее ложу. Молодецки гаркнул:

– Ух!

Громыхнул об пол тяжелым сапогом.

Ну, вот и все. Вот и тишина.

– Не бойся, Эржебетт. Мыши…

Девчонка растерянно хлопала глазами. «Ну, дуреха!» – ласково подумал Всеволод.

– Мыши, понимаешь, мы-ши, – с широкой улыбкой попытался втолковать он. – Пи-пи-пи, понимаешь?

Она тоже натуженно улыбнулась в ответ. Может, просто серых хвостатых грызунов боится? Что ж, бывает…

– Поешь, – сказал Всеволод. – Я тут урвал тебе кое-что с тевтонского стола. Не самые изысканные явства у монахов нынче в ходу, конечно, но все-таки. Эвон, даже мышки еду почуяли, сбежались…

Поужинать они в тот вечер успели. Отдохнуть – нет. Насладиться друг другом – и подавно. А ведь славно все складывалось. Эржебетт, насытившись, потупила взор. Чуть покраснев (Ишь, стыдливая какая… до поры до времени.) сбросила одежды и первой потянулась к Всеволоду, вновь ища у него защиты, успокоения и нечто большего, но…

Но… но… но…

Повториться безумству их первой страстной ночи сегодня было не суждено. Та ночь в монастыре прошла спокойно, а вот эта…

Закатное багровое зарево погасло быстро, окончательно и бесповоротно. Бесследно сгинули в ночном мраке последние отблески закатившегося светила. И почти сразу же наблюдатели на сторожевой площадке донжона подняли тревогу.

Протяжный рев сигнального рога огласил сгустившиеся сумерки.

И замок, давно уж замерший в тягостном ожидании, ожил.

Эржебетт – обнаженная и такая манящая – вздрогнула.

Всеволод не без усилий отстранился от девушки. Пробормотал:

– Извини, не до того сейчас.

Не хотелось, ох, жутко не хотелось уходить, но хорош же будет воевода, милующийся с зазнобой, покуда дружина бьется против нечисти.

Всеволод подскочил к узкому окошку-бойнице, глянул вниз.

Внизу – суета. Топот. Крики. Бряцанье оружия. Яркие огни факелов. Мечущиеся тени. Тевтоны – уже облаченные в серебрёную броню и похватавшие оружие с серебряной насечкой – спешили на стены, где каждый знал свое место.

Эржебетт порывисто встала, подхватила одежду, готовая следовать за ним. Только сейчас это совсем ни к чему. Тем более – в этаком-то виде. «Хорошо хоть сам раздеться не успел!» – промелькнуло в голове.

– Запрись и жди, – бросил Всеволод встревоженной девушке.

Чтоб понятней было – указал на дверь, на засов.

– Не бойся, Бернгард сюда не явится.

Не до Эржебетт ему сейчас будет. Место тевтонского старца-воеводы сейчас – тоже на стенах. Их всех место сейчас на стенах.

Подхватив мечи, Всеволод в два прыжка выскочил из комнаты в коридор. Уже на бегу услышал, как за спиной сухо стукнул засов. Хорошо… Заперлась. И будет ждать.

Русичи, татары и шекелисы, не получавшие пока никаких приказов, выстроились во внутреннем дворе замка. Встали в середке, в широких проходах так, чтобы не мешать суетившимся у стен орденским рыцарям и кнехтам. Они, как и Эржебетт, ждали. Но – с оружием в руках. Своей очереди ждали. Команды, распоряжения. Хоть какой-то, хоть какого-то. Осматривали и проверяли оружие, натягивали тетивы на луки, пересчитывали стрелы в колчанах.

Ждали…

Тевтонского магистра Всеволод отыскал в надвратной башне. Мастер Бернгард – при полном доспехе, в шлеме с поднятым пока забралом, с мечом на перевязи и с шестопером на правом запястье – стоял на широкой боевой площадке меж двумя разложенными шалашиками кострами. Рядом к заборалу прислонены несколько факелов, в сторонке – охапка толстых, обмотанных промасленной паклей зажигательных стрел. Там же – три громадных крепостных арбалета.