«И может быть, Ханна не единственная, кто сейчас находится в опасности, в том числе и на острове», – подумала она, пытаясь отогнать от себя воспоминания о влажном полотенце в ванной комнате и запахе Дэнни, исходившем от ее кровати.

Мертвый Эрик, труп женщины в Берлине и Дэнни. Каким-то образом все они должны были быть связаны между собой. Просто сейчас она не могла понять, как именно.

– Я всего лишь взгляну на парня! – воскликнула Линда и потянула замок молнии на мешке, которая проходила вдоль всего тела, как запор на чемодане.

Когда мешок разделился на две половинки, она одним движением сорвала верхнюю и закрыла глаза, что стало большой ошибкой. От этого ее органы чувств стали еще более восприимчивыми к внешним раздражителям.

– Великий боже! – закашлялся Эндер.

Она открыла глаза и отметила про себя, что вид тела оказался более терпимым, чем ей представлялось. Чего, однако, нельзя было сказать о вони. На первый взгляд мертвец походил на какую-то нереальную, но вместе с тем хорошо выполненную восковую фигуру. Бездушную и искусственную, которую нечего было бояться.

Избегая смотреть мертвому в лицо, Линда бросила взгляд на его ноги и оторопела: на нем не было обуви!

Ногти на ногах у мужчины были плохо подстрижены, а на больших пальцах оказались вросшими. На покойнике были широкие вельветовые брюки с закатанными до колен штанинами.

«Тонкие, как спички, – отметила про себя Линда, глядя на тощие и густо заросшие волосами голени, и поневоле задумалась: – Как могли при жизни такие куриные ножки носить на себе огромное туловище умершего?»

Обращал на себя внимание и огромный живот. Газы, образовавшиеся при трупном разложении, конечно, сыграли определенную роль, но она не была уверена в том, что это являлось единственной причиной такого неестественно большого брюха. Кроме футболки с надписью «Эрик», на покойнике ничего другого не оказалось – ни свитера, ни куртки, ни какой-либо другой зимней одежды.

Наконец Линда заставила себя взглянуть на лицо мертвеца и облегченно вздохнула, поскольку глаза у трупа оказались закрытыми. А вот между губами, наоборот, оставалась небольшая щелочка, придававшая одутловатому лицу выражение, походившее на некоторое изумление. Два верхних пожелтевших от никотина резца были обнажены.

– Пожалуйста, опишите мне все, что вы видите, – потребовал Херцфельд.

Услышав его слова, Линда обрадовалась, что он не попросил ее охарактеризовать запах трупа, поскольку сделать это было бы немного сложнее. Из всех неприятных запахов он оказался самым худшим из всех, какие ей когда-либо приходилось вдыхать. При этом исходившее от трупа зловоние давило не так интенсивно и воздействовало не столь гнетуще, как вонь от засорившегося общественного туалета в разгар лета. Тем не менее этот запах проникал повсюду и казался каким-то сладковатым.

Запах состоял из двух компонентов, которые не сочетались друг с другом, как будто кто-то распылил дешевый освежитель воздуха в часто посещаемом туалете бензоколонки.

Линда пыталась дышать через рот, но ее желудок так и грозил взбунтоваться. Запинаясь, она принялась излагать свои первые впечатления.

– Покойный не показался вам знакомым? – спросил Херцфельд, когда она закончила свое описание.

– Нет. Я никогда раньше его не видела.

Обычно принято считать, что собаки похожи на своих хозяев. Если такое утверждение соответствует действительности, то человеку, лежавшему на секционном столе, должен был принадлежать какой-нибудь сенбернар. Покойник имел квадратный череп, густые, похожие на шерсть волосы и бесформенный нос с забитыми песком ноздрями.

Линде трудно было определить, являлся ли умерший ранее любящим отцом семейства или нелюдимым холостяком, предпочитал ли при жизни слушать по радио классическую или рок-музыку и какой партии на выборах он отдавал предпочтение. Руки у него были мозолистыми и грубыми, а ногти на больших пальцах величиной напоминали почтовые марки. Все указывало на то, что он занимался физическим трудом.

Виски были обриты, а светло-коричневые волосы на затылке коротко подстрижены – мужчина недавно посещал парикмахера. Однако все это практически не давало никакой информации о самом человеке. Ясно было одно: покойник не занимался спортом, любил много и вкусно поесть, о чем ясно говорили его двойной подбородок и тучное тело.

– Мне нужна полная картина, – сказал внимательно слушавший Линду Херцфельд. – Это значит, что вы должны вытащить труп из мешка.

– Он весит по меньшей мере сто двадцать килограммов. Это невозможно.

– Эндер все еще рядом?

– Да. Я здесь, – ответил комендант, по-прежнему находившийся возле двери. – Но не очень близко.

– Не неси чепухи и давай помоги! Или ты собираешься стоять, как какой-нибудь слабак?

– Ты же знаешь, что я не переношу крови! – заявил Эндер, сделав, однако, движение по направлению к секционному столу.

Видимо, слова Херцфельда задели Мюллера, игравшего по жизни роль настоящего мачо, за живое.

– Тебе и надо-то всего лишь перевернуть труп на бок, чтобы Линда смогла вытащить из-под него мешок, – подзадорил коменданта профессор.

– Будешь должен, старик, – откликнулся Мюллер.

С этими словами Эндер схватил такую же пару резиновых перчаток, какие были надеты на Линде и которые на вид мало чем отличались от обычных перчаток для мытья посуды.

– Фу, ну и запах! – с отвращением воскликнул Мюллер, наклонившись над секционным столом.

Произнеся это, он немедленно отвернулся.

– Что случилось? – поинтересовался Херцфельд.

– Мне кажется, что ваш друг сейчас блеванет, – ответила Линда.

В этот момент комендант снова повернулся к столу.

– Проклятье! – сдавленно выдохнул он, указывая рукой на труп. – Я вовсе не собирался блевать. Однако он воняет хуже, чем скунс.

Тело определенно начало разлагаться еще на морском берегу, но сильный ветер уносил запах. Теперь же распространению вони ничто не мешало. Поэтому прошло еще некоторое время, пока Эндер собрался с духом, и наступил тот самый момент, которого Линда так боялась с самого начала, когда только-только появилась в морге, – раньше, у моря, ей не пришлось дотрагиваться до покойника. Теперь же этого было не избежать!

На ощупь рука мертвеца оказалась холодной и влажной. К тому же она была тяжелее, чем Линда предполагала. Толстые перчатки, конечно, не давали что-либо почувствовать, однако это не помешало ее воображению рисовать бесчисленные картины.

На какой-то миг ей даже показалось, что она покинула реальность и очутилась в прошлом, когда была еще маленькой девочкой и помогала маме готовить жаркое к рождественскому столу. Линда отчетливо вспомнила, как тогда она засунула свой указательный палец под кожу наполовину размороженного бедра индейки, ни в коей мере не догадываясь, что подобные ощущения ничем не отличаются от тех, которые возникают при прикосновении к человеческому трупу.