Телефон, замолчав на несколько секунд, зазвонил снова, но это было уже не страшно, совсем не страшно. Андрей, прижимая сына к себе, вытащил наконец телефон и нажал на связь.

— Да? — Он так и не разобрал, чья это мелодия, а впрочем, теперь это не имело значения.

— Чего не отвечаешь? — возмущенно-обеспокоенно пробурчал Вениамин. — Спишь, что ли? Я уж думал, тебя тоже похитили. — Он натужно рассмеялся — видно, действительно забеспокоился.

— Да нет, я так, — промямлил Андрей — ему не хотелось рассказывать о только что пережитом нелепом ужасе. — Не мог подойти, понимаешь…

— Понимаю! — Вениамин хохотнул, вероятно решив, что у его босса прихватило живот. — Со всеми бывает! А я вот тут чего звоню-то, от важных мыслей отвлекаю (потому как все важные мысли посещают человека либо во сне, либо в клозете)… Пробил я этого Юдина.

— И что? — заинтересовался Андрей, но как-то вяло: он все еще не до конца отошел от стресса.

— Скучный тип, доложу я вам, ничем не примечательная личность. Сорок два года, не женат, работает в мебельном салоне «Мягкий диван» сборщиком мебели, не судим. Два года назад у него умерла мать, а недавно отец.

— Непонятно, что его связывает с Кирюшиной?

— Да уж, разные люди, — притворно вздохнул Балаклав, из чего Никитин понял, что связь он нашел.

— Двенадцатое июня? — осенило его. — Что-то произошло двенадцатого июня?

— Двенадцатого июня? — как бы не понимая, с неискренним удивлением переспросил Вениамин. — Двенадцатого июня многое произошло, в частности, Наполеон перешел границу Российского государства.

— Какой Наполеон? Что ты несешь? — возмутился Никитин.

— Бонапарт, какой же еще? Французский временный император, он же завоеватель многих стран, он же…

— Хватит трепаться!

— Хватит так хватит, — согласился Вениамин. — Я просто хотел ввести тебя в курс некоторых важнейших исторических событий, имевших место быть двенадцатого июня. А если серьезно, то, судя по всему, именно двенадцатого июня перекрестились дорожки Кирюшиной и Юдина. Двенадцатого июня умер его отец, а заключение давала Кирюшина.

— Все равно, — медленно, раздумывая, проговорил Андрей, — не понимаю, чем это могло их сблизить. Думаю, она многим писала заключение. Вот разве что… с заключением что-то не так. Тогда и со смертью дело нечисто. И оба в сговоре.

— Почему бы и нет?

— Не знаю… Нет. Значит, они должны были раньше знать друг друга, чтобы в сговор вступить. А это вряд ли. Если бы Кирюшина была хорошо знакома с Юдиным, зачем бы стала писать его адрес? Он был бы ей и так известен. А записка написана недавно. И совсем непонятно, зачем писать было это «двенадцатое июня»? — Он в задумчивости прижал к себе ребенка, слишком сильно, так, что тот пискнул и стал вырываться. — Прости, папа сделал тебе больно, — проговорил он в трубку и поставил ребенка на пол, но продолжал крепко держать за руку.

— Ты это мне? — опешил Балаклав. — Это такая шутка? Извини, я не понял.

— Нет, я Сашке. Тут вот что, скорее всего. Кирюшина что-то узнала о Юдине, возможно, после того, как у нее у самой начались проблемы. Списала его данные и адрес с базы скорой, вызов был сделан двенадцатого, она это автоматически переписала. А потом, не знаю уж чем руководствуясь, пошла к нему домой. Вероятно, рассчитывала на его помощь. Но он оказался еще опасней той ее основной опасности.

— Мутновато тут все как-то, Андрюха.

— Да я с самого начала говорил, что ситуация мутная. В любом случае Юдин — личность подозрительная. Надо бы к нему наведаться. Не знаю еще как… Ладно, спасибо, Вениамин, я тебе попозже перезвоню, наклевывается у меня одна мыслишка, не хочу сбиваться.

— Как пожелаете!

Андрей попрощался с Вениамином, взял Сашу на руки, чтобы опять не сбежал, и принялся развивать свою мысль.

* * *

План зрел весь вечер, наливался соком всю ночь. И даже в те короткие моменты, когда мозг не выдерживал, отключался, он продолжал развивать свой план. Во сне Андрей звонил в дверь Юдина каким-то особым, хитрым звонком, чтобы тот не догадался, кто к нему явился. Юдин, обманутый, дверь открывал — в длинном клеенчатом фартуке, с отверткой в руке. Увидев Андрея, ужасно пугался, но изо всех сил старался сделать вид, что спокоен и не понимает, чего от него хотят.

— Я — мастер высокой квалификации, — говорил он надменно, но Андрей видел, как дрожат у него руки, — могу собрать любой компьютерный стол, а это сложнее всего, здесь требуется особая подготовка.

Заговаривал зубы, но Андрея не так-то просто было провести.

— Что вы делали двенадцатого июня? — огорошивал он его прямым вопросом в лоб.

Тот терялся, сникал, втягивал голову в плечи, но продолжал гнуть свою линию:

— Собирал компьютерный стол. У меня самая высокая скорость сборки. За двадцать пять минут могу собрать стол любой конструкции. — И помахивал отверткой в доказательство.

Вооружен и очень опасен, хоть и боится, проносилось в голове Андрея, и он просыпался.

И снова принимался прокручивать со всех сторон план. И Юдин под краном смывал с фартука кровь, Андрей протягивал ему губку, чтобы было сподручней смывать, и вдруг спохватывался, что вместо того, чтобы уличить преступника, сам же ему помогает. И опять просыпался…

Утром, когда план окончательно оформился, Андрей понял, что он никуда не годится: нельзя сейчас встречаться напрямую с Юдиным, ни под каким видом нельзя. Сначала необходимо за ним последить — по его поведению станет ясно, замешан он в похищении Елены Кирюшиной или нет, — и только в соответствии с этим действовать. Он позвонил Денису и поручил ему это нудное и неприятное дело.

В десять приехала Настя. Рассудив, что для обследования совсем не обязательно лежать в больнице, она решила «выписаться». Андрей сдал ей с рук на руки Сашку и отправился в агентство.

Уже подъезжая к офису, он набрал домашний Кирюшиной, надеясь, что муж ее наконец появился. Трубку на этот раз взяли сразу.

— Да, — произнес женский голос, слабый и какой-то испуганно нервный. Андрей подумал, что попал не туда, но все же решил уточнить:

— Это квартира Кирюшиной?

— Да, это я.

Этого быть просто не могло! Он, наверное, не так услышал, тем более связь была ужасной: в трубке все время что-то шипело и потрескивало.

— Елена Владимировна? — тем не менее переспросил Андрей.

— Да, — сказала она уверенней, — да, это я.

Мои сны — не сны. Вот она, счастливая тайна, которая мне открылась. Я понял это, когда увидел ее у себя на пороге. Как часто мне это снилось! И вот она пришла наяву. Думал, это опять шантажист, нервы были напряжены до предела, и потому не стал ждать, когда он просочится, а пошел и открыл — и чуть не умер от счастья: на пороге стояла Елена. И тогда вдруг открылась эта счастливая тайна: все, что со мной происходило во сне, было на самом деле. Мои сны — не сны и мечты — не мечты. Все это реальная жизнь. Она пришла, как приходила много раз, вот только сейчас… Но это легко поправить, нужно поскорее ей все объяснить, про отца, про записку, про шантажиста, — и все у нас станет по-прежнему. Я и стал объяснять, но она слушала плохо, невнимательно, кажется, ее что-то еще беспокоило. Да, что-то такое она мне пыталась сказать. Я тоже слушал ее невнимательно, желая поскорее объясниться. На какое-то мгновение возникли сомнения: а вдруг она ничего не знает, вдруг сны — это все-таки сны? Я сбился, растерялся и принялся рассказывать ей свою, а вернее, нашу с ней общую историю, представив, что она еще ни о чем не знает. Зря я стал это делать! Она все и так знала и прекрасно помнила: и лохматых дворняг, и то, как мы с ней познакомились, и как смотрели вместе кино. Зря, напрасно! Потому что пришлось говорить о смерти отца, давить на нашу общую больную мозоль, а она… Все-таки трудно ей смириться с этим! Не может она с этим смириться. Потом, со временем, конечно, простит и забудет, но пока… Вот какую ошибку я допустил: хотел поскорее все объяснить, освободиться, поскорее прощение ее получить, а вышло все только хуже. Елена испугалась — меня испугалась — и собралась уходить. А я опять стал сомневаться: во снах все было или наяву.