— А у меня развязывается, — сообщил Иаков.

— У меня тоже, — поддакнул мой брат Шемаия.

— Но развязывать вы ничего не будете. Потому что это часть праздника Песах. Вы играете в Моисея, ведущего вас в Землю обетованную, поэтому должны идти вместе с малышами.

— Но ты же не Моисей, — сказал Шем.

— Нет. Я не Моисей. Хорошо, что заметил, наблюдательный ты наш. — Веревку я привязал к ближайшей повозке, доверху заваленной кувшинами с вином. — Моисей — вот эта повозка. За ней и идите.

— Эта повозка — никакой не…

— Это символ. А теперь заткнись к чертовой матери и топай за Моисеем.

Выполнив таким образом свой долг, мы с Джошем отправились искать Мэгги и ее семью. Мы знали, что они вышли в путь за нами следом, поэтому пустились назад — проталкивались через скопище паломников, уворачивались от кусачих ослов и верблюжьих плевков, — пока не заметили примерно в полумиле на склоне ее ярко-синюю накидку. Мы решили просто посидеть на обочине и дождаться Мэгги, а не воевать с паломниками, как вдруг вся колонна резко расступилась, люди отхлынули волнами. Из-за холма показался красный гребень центуриона, и мы всё поняли. Наши пропускали римскую армию. (На Песах в Иерусалиме соберется чуть ли не миллион евреев — миллион евреев будет праздновать свое освобождение от ига, а с римской точки зрения, это взрывоопасно. Из Кесарии должен прибыть римский наместник в сопровождении целого шеститысячного легиона, а остальные гарнизоны Иудеи, Самарии и Галилеи тоже отправят в Святой город центурию-другую.)

Свой шанс мы не упустили — кинулись к Мэгги и добежали до ее семейства одновременно с римской колонной. Центурион, командовавший кавалерией, на скаку пнул меня кованым сапогом, на волосок промахнувшись мимо головы. Спасибо, хоть не знаменосец со знаком когорты, а то мне бы досталось по башке римским орлом.

— Сколько мне еще ждать, пока ты выдворишь их с нашей земли и установишь царство нашего народа, Джошуа? — Мэгги стояла, уперев руки в бока, стараясь напустить на себя суровость, но синие глаза выдавали ее — она едва сдерживала смех.

— Э-э, и тебе шалом, Мэгги, — ответил Джош.

— А ты, Шмяк? Уже научился быть дурачком или опять в учебе отстаешь?

Глаза ее смеялись, а в каком-то локте от нее проходили римские солдаты. Господи, как же мне ее не хватает.

— Учусь, — ответил я.

Мэгги опустила на землю кувшин и раскинула руки, обнимая нас обоих. Мы не видели ее уже несколько месяцев, не считая мимолетных встреч на площади. В тот день от нее пахло лимонами и корицей.

Пару часов мы шли вместе с Мэгги и ее семьей — болтали, перешучивались и всячески избегали того, что не отпускало наши помыслы. В конце концов Мэгги спросила:

— Так вы придете на мою свадьбу?

Мы с Джошем переглянулись — у обоих словно языки вырвали. Я видел, что Джошу подобрать слова не удается, а Мэгги уже начинала сердиться.

— Ну?

— Э-э, Мэгги, не то чтобы твое семейное счастье нас не радовало, но как-то…

Она не медлила — сразу заехала мне по зубам тыльной стороной руки. Кувшин у нее на голове даже не шелохнулся. Просто божественная грация у девчонки.

— Ай!

— Семейное счастье? Ты совсем свихнулся? Да муж мой — жаба, каких мало. Меня от одной мысли о нем тошнит. Я просто надеялась, что вы придете и поможете мне пережить этот день.

— Ты мне губу расквасила.

Джошуа взглянул на меня, и глаза его расширились.

— Ой-е-ёй! — протянул он и склонил голову набок, точно прислушивался к ветерку.

— Что — ой-ё-ёй?

Тут и я услышал гам спереди. На мостике собралась внушительная толпа — все орали и махали руками. Поскольку римляне давно прошли, видимо, кто-то свалился в реку, понял я.

— Ой-ёй, — снова сказал Джош и припустил к мосту.

— Извини, — пожал плечами я и, бросив Мэгги, кинулся следом.

На берегу речки (на самом деле — не глубже ручейка) мы увидели парнишку примерно нашего возраста. Волосы у него дико торчали дыбом, глаза сверкали еще более дико, а сам он стоял по пояс в воде. Под водою же он кого-то держал — и орал при этом во всю глотку:

— Ты должен покаяться и искупить вину, искупить и покаяться! Грехи твои тебя осквернили. Я очищу тебя от скверны, что таскаешь ты с собою, как кошель свой.

— Это мой троюродный, Иоанн, — сказал Джошуа.

В речке по обе стороны от Иоанна выстроились наши братья и сестры, по-прежнему связанные, но в цепи сородичей недоставало одного звена — моего брата Шемаии. Вместо него перед Иоанном кипел, бился и пускал пузыри мутный фонтан. Зеваки подбадривали Крестителя воплями, а тот удерживал Шема под водой уже с некоторым трудом.

— Мне кажется, он топит Шема.

— Не топит, а крестит, — поправил меня Джош.

— Мама, конечно, будет счастлива, когда Шем смоет с себя грехи, но если в процессе он утонет, у нас будут неприятности.

— Верно подмечено. — И Джош ступил в воду. — Иоанн! Прекращай эту бодягу!

Иоанн глянул несколько озадаченно:

— Братец Джошуа?

— Да. Иоанн, отпусти его.

— Но он согрешил, — ответил Иоанн, как будто это все объясняло.

— Я сам займусь его грехами.

— Ты думаешь, ты у нас один такой, а? Дудки. Мое рождение тоже ангел вострубил. И было предсказано, что я поведу за собой. Ты не единственный.

— Об этом мы поговорим в другой раз. Отпусти его, Иоанн. Он очистился от скверны.

Иоанн убрал руки, мой братец поплавком выскочил на поверхность, а я сбежал по склону и поскорее уволок всех подальше от реки.

— Погоди, остальные еще нечисты. На них скверна греха.

Джошуа шагнул между Крестителем и своим братом Иаковом, следующим в очереди на окунание.

— Ты ведь не скажешь об этом маме, правда?

Иакова колотило между ужасом и яростью — он пытался развязать намокший узел на шее. Ему явно хотелось отомстить старшему брату, но лишь тот мог уберечь его от Иоанна, а отказываться от защиты было немудро.

— Если мы разрешим Иоанну крестить тебя сколько влезет, ты уже ничего не сможешь маме рассказать, правда, Иаков? — Это я так пытался помочь.

— Не скажу, — выдавил Иаков. Он опасливо глянул на Иоанна — тот лыбился на нас так, будто в любую секунду мог схватить кого-нибудь и очистить от скверны. — Он что — наш брат?

— Троюродный, — сказал Джошуа. — Сын Елисаве-ты, двоюродной сестры нашей матери.

— А когда ты с ним познакомился?

— Я не знакомился.

— Тогда как ты его узнал?

— Узнал, и все.

— Он псих, — сказал Иаков. — Вы оба психи.