проекты и предложения, даже те, которые «Комиссии Горького» не удалось реализовать за два месяца работы, имели след в истории: они вдохновили деятельность других организаций, появившихся позднее.

В конце апреля, после нескольких недель конфликта с группой, организовавшей Союз художников, «Комиссия Горького» окончательно распалась. Ее члены были, как позже вспоминал Бенуа, «непоправимо обижены» обвинением в том, что они просто стремились узурпировать власть, что организация, над созданием которой они так усердно трудились, в корне «недемократична». Они устали противостоять искаженным описаниям своих действий и мотивов, которые так регулярно появлялись в прессе [Бенуа 1968: 142]. Горький 20 апреля направил Временному правительству письмо, в котором информировал власти о роспуске Специального консультативного совета по делам искусства. Вскоре после этого аналогичное заявление опубликовал в прессе Добужинский[88]. Некоторое время «Комиссия Горького» продолжала действовать под защитой Петроградского совета, но и там она была под ударом. В конце концов оказалось проще уступить требованиям Союза художников и полностью прекратить деятельность. Бенуа и его старые коллеги из «Мира искусства» на время удалились в свои старые офисы и студии, и общегородские усилия по сохранению памятников застопорились. В мае и июне, несмотря на попытки как Временного правительства, так и Союза художников создать новые структуры, которые заняли бы место «Комиссии Горького», ничего особенного сделано не было.

Наконец, в июле 1917 года появилась новая многообещающая организация. Первого числа указанного месяца в ответ на скандальную серию взломов дворцов в Петрограде и его окрестностях комиссар Временного правительства по Министерству императорского двора Ф. А. Головин объявил о создании нового ведомства: Художественно-исторической комиссии по инвентаризации движимого имущества петроградских дворцов бывшего Дворцового управления. Как следует из названия, Головин надеялся, что эта организация завершит один из самых крупных проектов «Комиссии Горького»: он хотел, чтобы она составила каталог содержимого императорских дворцов столицы, научно описав все, что имеет какое-либо художественное или историческое значение, и сфотографировала особенно ценные, по ее мнению, объекты. Головин понимал, что до тех пор, пока эта основная инвентаризационная работа не завершена, остается мало надежды даже на контроль за безопасностью во дворцах, не говоря уже о поимке воров или возвращении утраченного имущества. Для максимального ускорения процесса Головин обратился к одному из самых известных защитников царского наследия в городе, Верещагину, и попросил его возглавить новую комиссию. Верещагин сыграл важную роль в создании как журнала «Старые годы», так и Общества по охране и сохранению в России памятников искусства и старины. То, что он имел связи и опыт, сделало его во многих отношениях идеальным кандидатом на пост главы новой комиссии.

Помимо Верещагина, Петроградская художественно-историческая комиссия первоначально, по-видимому, состояла только из двух других членов, ни один из которых не был особенно заметен [Лапшин 1983: 378]. Скромный размер новой организации и тот факт, что у нее была четко определенная и относительно ограниченная миссия, возможно, сыграли в ее пользу. В отличие от «Комиссии Горького», новой организации удалось на какое-то время избежать споров и достичь многого. К середине августа ее члены добились значительного прогресса в инвентаризации содержимого Зимнего дворца и начали составлять список отдельных предметов, которые, по-видимому, были украдены из коллекции весной и в начале лета. Эти предварительные результаты порадовали всех. К концу лета появились еще три художественно-исторические комиссии: одна в Царском Селе, другая в Гатчине и третья в Петергофе. Все они были мелкомасштабными по размерам и были укомплектованы как относительными новичками, так и хорошо известными защитниками старины. Некоторые из лиц, работавших в прошлом с Верещагиным над журналом «Старые годы» – прежде всего Лукомский и Вейнер, – получили в пригородных комиссиях должности[89]. Их присутствие обеспечило то, что новые структуры унаследовали дух и традиции движения за сохранение реликвий прошлого и что у их участников были те же базовые эстетические чувства и уважение к старому Петербургу.

При Временном правительстве художественно-исторические комиссии в основном проводили инвентаризационные работы, а по мере приближения немецкой армии к Петрограду занимались упаковкой ценностей для эвакуации в Москву. После Октябрьской революции они взяли на себя дополнительные функции. Комиссии были единственными структурами в бывшем Министерстве императорского двора, которые сразу же после октябрьского переворота согласились сотрудничать с большевистским правительством, и поэтому они быстро завоевали доверие А. В. Луначарского, комиссара просвещения. Луначарский, назначенный министром образования, занимался ликвидацией Министерства императорского двора и 30 октября стал лицом, ответственным за сохранение царских реликвий. Поначалу он отчаянно нуждался в квалифицированных помощниках и поэтому был готов принять любую помощь, которую могли оказать ему художественно-исторические комиссии. Помимо работы над каталогами члены комиссий начали совершать регулярные рейды по антикварным магазинам и художественным галереям в поисках имущества, которое было украдено из дворцов в последние месяцы. Они расширили сферу своей деятельности, постепенно взяв на себя ответственность за охрану и защиту новых зданий, памятников и коллекций. Помимо прочего, по мере того как их первые проекты инвентаризации приближались к завершению, комиссии начали превращать важнейшие дворцы в Петрограде и его ближайших пригородах в музеи. Они решали, какие интерьеры и мебель выставлять на всеобщее обозрение, стараясь в случае каждой императорской резиденции сосредоточиться на определенном периоде и/или особенно характерном стиле. В главном дворце Петергофа художественно-историческая комиссия решила подчеркнуть эпоху Петра I и, в меньшей степени, царствование Николая I, первая выставка в Екатерининском дворце в Царском Селе дала публике возможность полюбоваться и барокко середины XVIII века, и ранним русским классицизмом, а в Гатчине экспозиции были посвящены временам Павла и Александра III. В этом смысле комиссии, по признанию некоторых активистов, были заняты как переосмыслением национального прошлого, так и его защитой [Бенуа 1968: 73]. Работа по сохранению реликвий старины неизбежно включала в себя процесс отбора. В целом в окрестностях Петрограда члены движения по сохранению наследия прошлого защищали то, что они считали особенно ценным или, по крайней мере, представлявшим определенный период или стилистическое направление. На отдельных объектах они работали над созданием внутренних экспозиций и общего вида, которые позволили бы публике получить четкое представление о конкретном историческом моменте и/или этапе эстетического развития России. Они убирали все, что не подходило: элементы, которые выходили за рамки фокуса, предназначенного для выставки, декоративные детали, которые они считали несовместимыми с общим планом памятника.

С июля 1917 по июнь 1918 года художественно-исторические комиссии представили первоначальный план проведения работ по защите царских резиденций в окрестностях Петрограда. Вскоре после этого комиссии стали вытесняться другими организациями, с некоторыми из которых произошло слияние в единое целое. Однако в течение короткого периода времени комиссии играли чрезвычайно важную роль как в сохранении культурных ценностей прошлого, так и в принятии решения о том, как они будут представлены российскому населению. Почему члены комиссий Головина так быстро согласились сотрудничать с Луначарским? Почему они не бойкотировали большевистский режим, как многие другие правительственные чиновники и представители интеллигенции? Довольно многие члены комиссий, и прежде всего Верещагин, были выходцами из богатых или аристократических семей и придерживались относительно консервативных политических взглядов[90]. У них не было естественных причин сочувствовать большевикам, поэтому, когда они начали сотрудничать с новыми властями в первые послереволюционные дни, это стало неожиданностью для многих. В июне 1918 года Вейнер предпринял запоздалую попытку объяснить мотивацию решения членов комиссий:

Когда, тотчас после октябрьского переворота, мы начали работать по охране памятников искусства и старины, мы не задумались пойти на сотрудничество с чуждой нам партией, так как задачи этого дела считали стоящими вне